Гин, действительно, был доволен. Слушать описание десерта, которого Хильд не видела, но которым всё ещё могла насладиться, было приятно. Во-первых, оно в немалой степени демонстрировало позитивный характер девушки — характер, который так очаровывал Гина. Ему нравилось слушать её несколько наивные рассуждения о мире. Они позволяли взглянуть на окружающую действительность по-новому или, что так же возможно, посмотреть на неё заново глазами ребёнка, которым Гин давно перестал быть. Во-вторых, Гину очень хотелось, чтобы девушка извлекала пользу из своего состояния. Не грустила, а училась лучше пользоваться остальными своими чувствами. В конце концов, в этом мире живут существа, которые могут ослепить. Если случиться встретиться с одним из них, иметь опыт не рассчитывать только на глаза, было полезно.
Вопрос не застал его врасплох. Частично потому что он ожидал его. Частично, потому что уже сообразил достойную правду, одинаково подходящую и ему, и Хильд.
— Потому что сейчас ты чувствуешь себя уязвимой, а я хочу, чтобы ты оценивала ситуацию объективно, без тени собственных страхов и ощущений, — девушку, которая не могла спокойно есть пирожное, и правда не стоило лишний раз травмировать. Гин не знал, как она отнесётся к тому, что он расскажет, и не знал, сможет ли рассказать то, что нужно, без предварительной подготовки.
Думать о Келли было достаточно больно и спустя много лет, но говорить о ней, вспоминать её, озвучивать факт её гибели, гибели, из-за глупости, которую Хильд вот-вот повторила... Гин мог быть жестоким, и какая-та часть его души была благодарна, что Хильд вышла из сражения живой, но травмированной, зависимой, наказанной. Нельзя было сказать, что он гордился наличием у себя подобной части, но её мысли были столь естественными.
«Возможно», — думал Гин, — «это научит её осторожности. Возможно, в следующий раз она не сунется в бой одна».
Он резко сжал руку в кулак и на лице, буквально на мгновение, застыло упрямое, непримиримое выражение.
«Да», — в очередной раз решил Гин. — «Об этом не стоит говорить сейчас. Ты же не хочешь сказать девушке, почти девочки, учитывая малый социальный опыт, что она сделала то же самое, из-за чего в прошлый раз погибла».
На самом деле, он хотел. И именно поэтому ему стоило сдержаться.
— Хотела бы знать, значит? — несколько сухо поинтересовался Гин. Хильд во многих вопросах была настолько образцово правильной, что выглядела глупой. — Даже понимая, что это знание вероятнее всего сотрёт твою нынешнюю личность и уничтожит нынешнюю жизнь? Ты утверждаешь, что готова умереть, как личность, за правду, которая тебе ничего не даст?
Гин в это не верил. Возможно, Хильд действительно думала, что, имея возможность выбирать, она получит ту свободу, которая ей нужна, и поступит правильно, но, к сожалению, не все способны объективно оценить последствия своего любопытства. Не все, строго говоря, вообще способны оценивать что-либо объективно.
— Знакома ли ты с ветхим заветом? — спросил он, отпив из своей кружки и облизнув губы. — Бог создал для первых людей идеальное место, имеющее всего лишь один недостаток — им было запрещено вкушать плоды с одного единственного дерева. Когда Ева, поддавшись искушению змея, уговорила своего мужа нарушить этот запрет, их изгнали из райских куш на землю, где они и поколения их детей страдали, болели, умирали. Первые люди потеряли всё из-за любопытства, а получили в обмен только знания о собственной наготе.
— Конечно, — согласился Гин, — религиозный трактат нельзя считать объективным. Ветхий завет, говоря о первородном грехе, убеждает людей подчиняться Богу и власти в лице королей. Однако не стоит переоценивать личный выбор, Хильд. Иногда действительно нужно довериться. Иногда лучше не знать: не имея выбора, ты не сожалеешь о его неудачности. Порой даже сам факт наличия выбора делает нас несчастными. Не всегда, возможно, но в случае Селти Стурлусон дать ей выбор означало бы поступить жестоко.
«К неожиданной мысли мы, однако, приходим», — не без самоиронии отметил Гин. Он был зол на Селти Стурлусон за то, что она его не помнила, и всё же не хотел, чтобы она вспомнила его ценой того, что у неё было сейчас. Сейчас она жила и это, на взгляд Гина, было невероятно ценно.
Он почувствовал прикосновение и улыбнулся. Улыбка вышла грустной, но Хильд этого увидеть не могла.
— Я бы ничего не хотел забывать, но у меня есть свободная воля. Неважно, какой опыт я пережил. Воспоминания повлияют только на мой характер, сделав меня мягче, добрее, наивней, но, не изменив то, кем я являюсь. Феномен двух Селти Стурлусон очень напоминает феномен раздвоения личности. Вернув голову, Селти Стурлусон вернёт себе предыдущую личность, станет валькирией — куклой, исполняющей волю Всеотца. У валькирий, Хильд, нет выбора. Предоставив ей возможность выбирать между своим любопытством и своей жизнью, я, вероятно, стану на место врача, который точно знает, как больному лучше поступить, имеет для этого образование, опыт, достаточные знания, но боится нести ответственность, — Гин вздохнул.
— Ответственности я не боюсь. Вероятнее всего, моё возмущение исходит из того, что я, в целом, согласен с тем, что каждый должен нести ответственность за свой выбор. Мне было бы интересно спросить у Селти Стурлусон, хотела бы она вернуть себе воспоминания, но, прежде, я посмотрю на голову и попробую прикинуть последствия таких расспросов. Как ты на это смотришь?