• Время: 12:43
• Погода: теплая, солнечная, без осадков. +13°
• Внешний вид: Синее платье без рукавов с широкой юбкой, которая заканчивается чуть выше колена. Светло-коричневая укороченная кожаная куртку. Длинные белые перчатки из тонкой кожи. Туфли на высоком каблуке. Вместительная кожаная сумка.
• Состояние: взволнована
• Инвентарь: телефон, ключи, кошелек с картами, всякие мелочи, несколько простых тетрадей, одна нотная, блокнот, карандаши.

Это был хороший день.
На самом деле, у Нины редко случались плохие дни. Она не принадлежала к тому типу девиц, которые могли страдать из-за любой мелочи. Нине нравилось в жизни всё или почти всё. Конечно же, чему-то она отдавала предпочтение. Так весну девушка любила больше чем осень и зиму, но даже в природе засыпающей или спящей Нина видела свою красоту, а сегодня солнышко святило так ярко и грело с такой силой, что едва ли можно было поверить, что скоро могут нагрянуть заморозки. Было тепло и уютно.
Когда Нина только увидела Марка, первым порывом было улыбнуться, поздороваться, узнать как дела, но холодный взгляд тёмных глаз остановил её, обжог, ударил. Она одёрнула руку, которую протянула к нему навстречу, и застыла, не понимая, что происходит, и не зная, как на происходящее реагировать.
Отчего-то было больно и обидно не за то даже, что её как-то обзывают, а что действительно считают какой-то невероятно бесчувственной дрянью. Словно бы это Нина, а не они все, устроила сложные отношения и как-то совершенно трагически их закончила.
— Нет, — беззвучно произнесла девушка. Её губы задрожали. Всё происходило слишком быстро, слишком непонятно, она не успевала адаптироваться к ситуации и чувствовала себя втянутой в кошмар, из которого никак нельзя вырваться.
Марк кричал. Она не помнила, чтобы он когда-нибудь так кричал, не помнила его настолько злым и расстроенным. Почему-то от этого вида ей становилось грустнее даже, чем ото всех его слов.
Когда Марк ушёл, как только он перестал на неё смотреть, к Нине вернулась и способность думать, и умение говорить. Сколько они так беседовали? Минуту? Две? Пять? Нина не могла сказать. Появление Марка, который словно бы чёрт из табакерки выскочил и уселся на стул напротив, вывело её из обычного равновесия.
Девушка быстро расплатилась. Не потому даже, что должна была деньги — она не успела сделать заказ, — а чтобы как-то снизить уровень беспокойства. Ведь люди были обеспокоены Марком, его странными обвинениями, его поведением. Она никогда не видела его настолько взволнованным, обиженным или сердитым! Никогда-никогда! И эта мысль стучала в её голове, приливая к щекам стыдливым румянцем.
Собрав все свои вещи, в беспорядке закинув их в сумку, схватив легенькую курточку, Нина выскочила из кафе.
— Здравствуй, Марк, — она застыла, бледная, с красными пятнами на щеках и ушах, с дрожью, которая пробивалась в голосе, но решительная. Быстро, чтобы не передумать, спустилась по коротким ступенькам и взяла Марка за рукав. Осторожно, но крепко удерживая его, словно бы он может исчезнуть как какое-то наваждение.
Сейчас по нему было заметно, как сильно он изменился. Сперва девушка не обратила на это внимания. Она узнала его голос, черты его лица, его глаза, и проигнорировала его какой-то потрепанный, неаккуратный, поношенный вид.
— Поговорим? — Нина пытливо заглянула ему в лицо. Очень не хотелось, чтобы он прямо сейчас снова начал на неё кричать. Ещё больше не хотелось, чтобы он её ударил. В кафе в какое-то мгновение ей казалось, что он почти-почти готов удавить её на месте, и это ощущение напугало, а ей очень редко приходилось бояться.
— Это ничего, — говорила Нина, голос которой постепенно приобретал привычную силу и живость. Они неспешно удалялись от кафе по относительно безлюдным улицам. Её сердце всё ещё беспокойно колотилось в грудной клетке, но это беспокойство было уже приятным. Ей о скольком хотелось расспросить, столько узнать, и всё же она немного боялась. Не самого Марка, но той вспышки, которую он продемонстрировал в кафе. Раньше ей казалось, что через толстую шкуру Марка невозможно пробиться, но, выходило, что нет, возможно, и ей это даже удалось.
Нине это немного льстило. И за это было немного стыдно.
— Хорошо, что ты не пожелал мне прямо там подавиться, — уже радостно улыбнулась она, и тут же сникла, вспоминая и разговор, и обвинения. — Прости. Я действительно тебя не навещала. Ты знаешь, это довольно сложно, когда ты несовершеннолетний, а папа... — о папе не
хотелось говорить плохо. Папу Нина очень любила. Любила больше всех!
— Ты ведь убил Юнону, — это не было вопросом, как и не было обвинением. Она говорила быстро, запинаясь то, что ей рассказали или она поняла сама. — Ты знаешь, папа любил её и очень рассердился. А ещё он расстроился из-за тебя. Постарайся на него не злиться. И, пожалуйста, не злись на меня, — попросила Нина. — То... то, что ты говорил там, это неправда. Я не забывала.

Отредактировано Ann O'Shea (24-11-2016 16:20:52)

Пальцы Нины, ледяные из-за пережитого беспокойства, легли на сгиб локтя. Она стала идти ближе к Марку и чуть снизила скорость шага. Ей очень не хотелось, чтобы официант или какой-то не в меру ответственный клиент всё же позвонил в полицию. Тогда сцена из просто не слишком приятной общественной превратилась бы в открытый скандал. Узнал бы папа, а папе о таком лучше всё-таки не знать. В противном случае, он вновь может наделать глупостей, или, что хуже, глупостей может наделать Марк. Раньше Нина никогда бы не подумала, что он способен именно на глупости — на импульсивные, необдуманные поступки, — но раньше Марк никогда не кричал на неё в кафе.
Нина помнила чернокнижника с самого юного возраста. От этого дяди всегда пахло алкоголем, табаком и приключениями — запахом какой-то дикой свободы, который завораживал Нину, постоянно запертую в поместье. Она с детства любила слушать его истории, и не слишком задумывалась о том, каким Марк является для всех остальных. Нина понимала, что человеком он был не самым хорошим, расчетливым, быть может, даже холодным и злым, но лично ей он не делал ничего плохого. По-крайней мере, до сегодняшнего дня. И даже сегодня у него вроде как была своя понятная Нине причина.
На слова Марка девушка кивнула. Наверное, она не слишком понимала концепцию расплаты, но за её душой особых грехов никогда не было. Со стороны Нины выглядело так, что Марк сам наказал себя за убийство Юноны, на чём считал вопрос вполне себе исчерпанным. Нина, откровенно говоря, была готова с подобным вариантом согласиться и просто жить дальше, но, к сожалению, она не решала подобные вопросы.
— Ты поэтому не скрылся? Тебе стоило быть осторожней или уехать из города. Конечно, было бы совсем хорошо, если бы ты просто не убивал её. — Нина была убеждена, что какие-то пусть даже неправильные мотивы у Марка были. Раз он пошел на убийство, то не просто так из мимолётного безумия; раз его поймали, то дело должно быть личным. Нина верила, что если бы всё обстояло иначе, то Марк наверняка бы вышел сухим из воды. Как и всегда. А потом рассказал бы случившееся под видом какой-то сказки.
Нина закусила губу, пряча улыбку. Хотя сравнение Варда с котом её по-настоящему позабавило, она понимала, что убийство Юноны не повод для шуток и веселья.
— Скажем так, он по-прежнему неравнодушен и может отреагировать остро, — как можно более нейтрально выразилась девушка. Она не хотела говорить о папе или как-то папу сдавать, но не знала, что хуже — сказать, что он всё ещё переживает или что ему всё равно? Впрочем, врать Нина не могла.
— Я тоже скучала, — она улыбнулась и крепче прижалась к его руке. Ей нравилось, как Марк называл её по имени «Ни-на» — с паузой и значительно. А от его теплых пальцев по телу девушки прокатывали волны тепла. Даже, несмотря на случившееся, ей было приятно, что она была ему неравнодушна. В противном случае вряд ли бы он стал на неё кричать, только приехав в город.
— Почему ты не уехал? Ты же не собираешься мстить папе? — более напряжённым голосом поинтересовалась Нина. Эта мысль промелькнула в голове будто случайно, как возможное следствие из встречи в кафе. Если папа узнает, то будет искать с ним встречи, а если будет…
— Не хочу, — она помотала головой. — Может, лучше в парк? Он почти не изменился.
Город даже на взгляд Нины менялся слишком быстро. Впрочем, ей такие перемены обычно нравились — ни одно кафе или магазин не успевали толком надоесть, а для девушки, вынужденной сотню лет жить в одном городе, перемены дарили ощущение движения. Для Марка, конечно, иначе. Для него это упущенные возможности даже в случае, если кафе ему никогда особенно важно не было.
— Не боюсь. Кто нас тут может увидеть? Люди? На самом деле, куда заметнее было в кафе, но... — Нина запнулась и покосилась на Марка. Не рассердился ли? — Я учусь тут недалеко. За мной должны будут заехать через полчасика или около того, отвести обратно домой. Я напишу, что задержусь.

Нина довольно и легко улыбнулась. Услышать смех Марка было приятно, приятно было, что он улыбался, шёл с ней под руку и отвечал на вопросы. Многие так называемые взрослые хорошенько задумывались, прежде чем ответить ей. Нина прямо видела, как в их головах выстраивается цепочка рассуждений, по которой что-то можно рассказать маленькой фейри, а что-то рассказывать нельзя. Нина сперва не столько злилась на подобное поведение, сколько недоумевала, зачем выстраивать в отношениях стены из недосказанности и лжи, а потом привыкла. Видимо, так и взрослеют.
— Хорошо, — легко согласилась Нина. — Пойдём и купим.
После занятий она и сама собиралась перекусить, но сейчас голода не чувствовала. Видимо, сказывался полученный стресс. Из-за этого же, возможно, она хотела куда-то к природе, а не в замкнутое помещение. Впрочем, настроения спорить и настаивать на своём не было. Нина видела, что Марк напряжён — не то, чтобы злиться, но готов разозлиться из-за погоды, закрытого заведения или косого взгляда незнакомого человека. Ей хотелось, чтобы он лишний раз не злился.
— Понимаю, — она кивнула. Видимо, тогда что-то пошло не так. Иногда бывает, что всё рушится и катится под откос. Нина хорошо это знала.
Когда умерла мама, ей казалось, что жизнь кончилась, солнце потухло и «хорошо» уже никогда не будет. Папа замкнулся в своём горе, в поместье стоял глубокий траур, а сама она слишком боялась. Никогда ещё её собственная всегда такая гипотетическая смерть не стояла так близко.
Иногда Нина забывала о том, что мама умерла, и ей казалось, что она сидит в своём любимом кресле или окликает её на ужин. Такие моменты пугали девочку больше всего. Казалось, уже умершая мама всё ещё живёт в доме и дожидается её. И самое страшное заключалось в том, что об этом ни с кем нельзя было говорить. По крайней мере, казалось немыслимым говорить о подобном с папой или с тем, кто может передать слова папе, которому итак было очень больно.
Смерть Юноны заставила Варда пережить своё горе заново. Однако Юнона не была Нине матерью и его горе разделить с ним она уже не могла. Нине было стыдно, но гораздо сильнее, чем по Юноне, которая казалась непонятной неправильной попыткой заменить маму, Нина скучала по Марку.
— Не должен, — согласилась Нина, но смотрела в лицо Марка до тех пор, пока он не ответил на главный её вопрос. Она боялась за отца. Конечно, кроме отца у неё были бабушки и дедушки, были дяди, кузены и кузины, и со всеми ними у Нины были удивительно хорошие отношения. Однако папу она, по понятным причинам, любила больше остальных, и именно за папу переживала сильнее. Ей хотелось, чтобы папочка был счастлив, а ему постоянно с этим не везло.
— Я рада, что ты не умер. Рада, что папочка не убил тебя, — тихо произнесла Нина, предупредительно удерживая Марка за руку. — Я знаю немного: что-то мне рассказали, о чём-то я догадалась сама. Знаю, что Юнону убил ты и что папочка в тебя стрелял, но не знаю, когда и что произошло точно. Мне не говорили, а самой расспрашивать папочку не хотелось. Он очень переживал, — Нина могла бы попытаться оправдать Варда в глазах Марка, но не знала, как это сделать. С её точки зрения, поведение папочки тоже можно было понять. И, может, Марк даже бы понял, но папочка вряд ли простил его за убийство Юноны, а, значит, всё будет именно так, как ожидает Марк: никто не обратит внимания на его расплату, все будут напоминать ему о Юноне и он будет злиться.
— Когда мне стало известно о твоём ранении, тебя уже выписали из больницы, — закончила Нина. — В тюрьму меня не пустили, а на письма ты мне не ответил, — она не винила Марка за это. Мало ли, какие у него могли быть причины. На самом деле, ситуация не казалась простой даже с точки зрения Нины, а она не имела привычки усложнять жизнь.
Девушка улыбнулась на подначку и порывисто обняла Марка — разозлиться даже игриво у неё не получилось, но зато отпустило последнее напряжение.
— Мне девяносто три года, — гордо заявила девушка, прежде чем войти в дверь бара. — Осталось всего
семь лет, и я отсюда уеду. Скорее бы, — добавила она тише, задумчиво огляделась, но место позволила выбрать Марку. Раз он здесь бывал, значит, знает, что ему нужно.
— Если я скажу, что встретила знакомого и доберусь до поместья сама, некоторое время меня просто не хватятся. Поместье немаленькое, — она легкомысленно пожала плечами. Вообще хватиться её могли из-за норвежского друга, но думать об этом не хотелось. Хотелось думать, что какое-то время у неё есть. — Да, сейчас стало немного посвободней: меня даже не водят за ручку в аудиторию и не проверяют между занятиями. Я вполне могу переночевать вне дома и никто не станет устраивать заградительный кордон вокруг дома моей нечаянной подруги, — Нина улыбнулась.
— Правда, мне нельзя пропадать, — девушка поймала вопросительный взгляд и быстро пояснила. — Я должна давать о себе знать мол: «Здравствуй, папочка! Со мной всё хорошо. Я в гостях. Не теряй меня». Примерно так. И, конечно, отвечать на телефонные звонки, если он решит мне позвонить.

Опёршись на руку Марка, Нина грациозно устроилась на высоком стуле полубоком, положила сумку, скинула куртку, аккуратно расправила складки на юбке, выпрямила спинку, и только после всех проделанных манипуляций, подняла взгляд и улыбнулась. В тайне она была довольна нечаянным выбором собственного гардероба. Синее платье без рукавов с широкой юбкой, которая заканчивалась чуть выше колена, подчеркивало стройность, красиво открывало ноги и в то же время позволяло сидеть на стуле без желания проверить, а не задралось ли что и не видно ли окружающей публике больше, чем нужно. В нём Нина чувствовала себя абсолютно уверенной маленькой леди. Ощущение только подчёркивалось из-за поведения Марка — того, как элегантно он предлагал помощь или брал под ручку.
— Выпить? — она вопросительно приподняла брови и осмотрелась. Нина не любила алкогольные напитки. Не из чувства правильности — ничего страшного в этом она не видела. И с переносимостью алкоголя у неё всё было в порядке — Нина не болела и не делала глупости после первой же рюмке. И, разумеется, здоровье позволяло пить, но Нина никогда не чувствовала необходимости.
Пили, как думала юная фейри, потому что мир казался слишком сложным, не хватало поводов для радости или чтобы расслабиться. У Нины таких проблем не было. Ей не нужно пить, чтобы танцевать, говорить или расслабиться после трудного дня, но она вполне могла выпить за компанию. Тем более, когда её так уговаривали и так радостно реагировали на её согласие.
— Вино, — кивнула девушка, между делом одарив улыбкой и бармена.
Она с любопытством посмотрела на Марка. Пыталась сдержать лишнее кокетство, но вопрос сам на него провоцировал.
— А что? — с лукавой улыбкой спросила Нина. Не сдержалась. И даже слегка раскраснелась от смущения из-за этого, но улыбаться не перестала. Вот какое дело Марку до её личной жизни? Просто любопытство? И что ей полагается делать: интриговать или скромничать?
— Вообще, пока тебя не было, со мной произошло интереснейшее романтическое приключение, — призналась Нина. Отвечать вроде как было совсем необязательно, но молчание давало слишком много поводов для мыслей. Ей же не хотелось, чтобы Марк выдумал что-нибудь сам. Уж ему и опыта, и фантазии хватит! Но её история была красивой: и романтичной, и яркой, и, опять же, прекрасный повод пожаловаться на папу.
— Всё, как в сказке: я — юная фейри, а моя милая дама — смелый рыцарь. И далее всё по канону: меня выкрадывали из дома и мы гуляли по лесам, наблюдая необычное ночное цветение сада... а потом папа обо всем узнал, стёр девочке память и всё, — она с видимой небрежностью пожала плечами, хотя сердце всё ещё нет-нет, а стукнет лишний раз при воспоминании о Сью. — Так и живём.
Перечислять всех своих бывших пассий Нина, разумеется, не стала. И рассказывать о Бьёрне не захотела. Хотя вряд ли его можно было назвать «парнем», по крайней мере, в романтическом смысле. Высокий, статный норвежский фейри был, безусловно, хорош, но Нина всё равно воспринимала его скорее, как друга, доброго приятеля, знакомого, с которым не захочется моментально потерять связь — в общем, не того, кого стоит представлять, как своего парня.
Нина едва заметно сморщилась от вопросов Марка. Фейри не могут врать и подобная методика крайне эффективна, если хочешь знать точную правда. Однако в намерение Нины не входило рассказывать от и до, что чувствует отец, и как он реагировал на заключение Марка.
— И да, и нет, — произнесла она, с видимой скукой покачивая ножкой. Если Марку так интересно, что чувствует папа, почему бы не спросить у него напрямую? Нина едва не заподозрила, что случайная встреча вовсе не такая случайная, но быстро выкинула эту мысль из головы, как слишком бредовую. — Никто не вооружал все поместье для того только, чтобы убить тебя, если ты, разумеется, об этом.
Однако пистолет у Варда был и, вполне вероятно, он мог им воспользоваться. «Может его предупредить?» — Нина закусила губу. Отца можно было убедить сперва выслушать Марка, но Марк вряд ли скажет что-то такое, чтобы могло снизить причиненный им ущерб. Пытаться влезть между ними дипломатом означало однозначно попасть под перекрестный огонь. Нина выбирать между папой и Марком не хотела. Во-первых, потому что пришлось бы выбрать пару. Во-вторых, из-за того, что они сами усложняли и без того непростую ситуацию.
— За встречу, — Нина вздохнула, отсалютовала бокалом и улыбнулась, пригубив вино. Ставить бокал сразу на стойку девушка не стала, грея его в своих пальцах.
— Об этом я точно тебя не просвещу, — фыркнула она. Ей хватало своей семьи, и до чернокнижников обычно никакого дела не было. — Я много думала о Франции. Очень хочу увидеть Париж. Но я говорила об этом столько раз, что, кажется, стоит мне только туда уехать, и за каждым углом я буду встречать одного из своих дражайших родственников, которые жаждут убедиться, что я всё ещё в порядке, — Нина недовольно поморщила носик. — Думаю, в последний момент я сменю билет на что-то более экзотическое: Вьетнам, Индия или какая-нибудь Нигерия! Там-то я как-нибудь ускользну!
На самом деле, именно ускользнуть она могла хоть прямо сейчас — обналичить карточки, собрать паспорта, кинуть в сумку самое необходимое и уехать на попутках. Может, ненадолго, но удалось бы вздохнуть без ощущения постоянного присмотра. Единственная причина, по которой Нина до сих пор этого не сделала, заключалась в папе. Да, время от времени он волновался даже из-за обычной прогулки по лесу, но ему и правда хватало потрясений и без пропажи дочери.

Отредактировано Ann O'Shea (24-11-2016 16:25:37)

Нина напряглась, взгляд её настороженно застыл, улыбка с лица исчезла. Она не стала убирать руку Марка с колена, лишь заметно вздрогнула, едва не опрокинув бокал, и отодвинулась на сидении. Было стыдно. Настолько невероятно стыдно, что Нина не покраснела от неловкости, а побледнела от ужаса. Кровь отлила из конечностей, и белые пальцы сильнее стиснули стекло бокала.
Несмотря на соблазн опустить взгляд, девушка продолжала смотреть на Марка.

— Да, ничего не поменялось, — заговорила Нина холодным невыразительным тоном, думая о своём. Она слегка качнула бокал в своих руках и красная жидкость мазнула по стенкам, оставляя подтеки. Вино, как помнила Нина, должно немного подышать, прежде чем его стоит пить. Тогда вкус будет одновременно мягче и насыщенней. Нина ощущала навязчивый аромат винограда и ещё более сильный запах пива. Её замутило и она отпила немного, чтобы смочить горло. Вместе с теплом, разливающимся по телу, к ней стало возвращаться спокойствие.
— Отец остаётся самим собой: таким же беспокойным, навязчивым и милым. Я не могу его бросить. Однако когда мне стукнет сто лет, я смогу уехать из поместья, я смогу работать, я смогу жить в своей отдельной квартире. Да, мне нужно будет регулярно отзваниваться, что со мной всё хорошо. Нужно будет писать письма, слать открытки — делать всё, чтобы обо мне не беспокоились, но разве плохо, когда есть те, кто о тебе может беспокоиться? Разве плохо быть тем, кто думает о чувствах близких? — она посмотрела на Марка с любопытством.
Разумеется, Нина не пыталась его укорить или прочитать ему нотации. Она искренне восхищалась Марком и его свободной сволочной натурой, его смелостью и авантюризмом. Он ей нравился и ей, разумеется, хотелось его впечатлить: казаться, возможно, чуть более смелой и авантюрной, чем она была на самом деле. Она не врала, когда говорила, что хочет сбежать, но, разумеется, вряд ли бы сделала это. Марк был в её глазах кумиром — идеалом, к которому нужно стремиться, но не стоит достигать.

Его прозорливость, то, как ловко он вывел её на чистую воду, не задевала Нину. Она и сама понимала, что с совершеннолетием все её проблемы не решаются. Папа беспокоился, беспокоится и будет беспокоиться, а Нина при всей своей свободолюбивости очень не любила беспокоить папу. Ей нравилось, когда папа улыбался, и она большую часть детства и юности посвятила тому, чтобы его радовать.
Задело Нину странное ощущение, словно бы ей, как котёнку, дали по ушам. Она снова не чувствовал себя такой уж замечательной и красивой, и снова была всего лишь маленькой и к тому же очень глупой. То, как стремительно произошла эта смена, ошарашило её. Ей стало стыдно и за своё поведение, и за кокетливую откровенность.
— Потому что скинула гламур, потому что заставила зацвести сад, потому что открылась человеку, — спокойно перечислила она и поставила пустой бокал на стойку бара. Комментировать «самочку» Нина не стала, но тихо хмыкнула. Забавно слышать подобное от мужчины, которого связывают с папой далеко не платонические отношения. От любого другого подобный выпад Нина приняла за чистый снобизмом, но со стороны Марка — это, скорее, просто желание подковырнуть. Странное довольно. Нина не слишком понимала, почему любить девушку хоть чем-то зазорней, чем парня. Тем более, когда девушка относилась к ней так трепетно и нежно.
Воспоминания о Сюзет вызвало улыбку.
— Это было глупо, — признала Нина, — но действительно красиво: ночной лес, звезды, светлячки и цветы. Настоящая сказка.

Девушка посмотрела на собеседника с любопытством. Румянец на щёки ещё не вернулся и она по-прежнему была бледна, но чувствовала себя уже уверенней. Единственное, что мешало — настойчивое желание прикрыться. То ли от холодно, то ли ото всех этих разговоров о волках, ей было неуютно, но надевать куртку девушка не спешила.
Нине не хотелось, чтобы было ещё заметней, что задеть Марку её всё же удалось.
— Красиво говоришь, — произнесла Нина на чешском. —  Однако, мне кажется, не слишком честно. Правда же в том, что все твои расспросы имеют исключительно личный характер. Они не так жизненно необходимы, как ты пытаешься доказать. Ты уже решил все свои проблемы наорав на меня в кафе, поэтому что-то вызнавать про папу тебе не надо. Фактически, тебе достаточно просто прийти к нему и сообщить, что он не может тебя убить, потому что в этом случае умрёт его любимая дочурка, — девушка, проигнорировав Марка, спрыгнула с высокого стула, оправила юбку, забрала свои вещи и направилась к выходу, громко и зло цокая каблуками.
— Постарайся как-нибудь не влипать в неприятности хотя бы в ближайшее время. Сдохнуть вместе с тобой мне, честно говоря, не хочется. Я ещё толком даже не жила.

Нина не была настроена слушать Марка, поэтому часть его речи пропустила мимо ушей, занятая в большей степени тем, чтобы шагать бодро и уверенно. Правда, долго шагать ей не пришлось. Дверь с хлопком, который показался Нине оглушающе громким, закрылась перед самым её носом так, словно бы по помещению бара пронесся сильный сквозняк. Никакого сквозняка, разумеется, не было. Даже вытяжка над стойкой работала плохо, и бар казался немного сизым от неразвивающегося дыма.
Нина, понимая всю тщетность своих попыток, пару раз дёрнула за ручку. Бесполезно. Дверь даже не шелохнулась. Нина буквально на мгновение прикрыла глаза, развернулась на каблуках обратно к стойке и, сложив руки на груди, уставилась на Марка. Уйти ей, видимо, было нельзя. Замечательно! Вот только, что за манера говорить одно, а делать другое?! Иди, говорит, к своей барышне, а сам дверь перед носом закрывает!

Нина нахмурилась, глядя, как Марк приближается, но не двинулась с места. Отступать было некуда и уже поэтому глупо. К тому же, несмотря на то, что время от времени Марк действительно говорил или делал что-то страшное, бояться его у Нины не получалось. Во-первых, потому что до сих пор отношения между ними складывались хорошие: Нина восхищалась им и с удовольствием слушала его истории, а Марк что-то рассказывал и иногда чему-то учил. Было ещё какое-то «во-вторых», чётко сформулировать которое Нина не могла. Проще всего было сказать, что она ему доверяла.
Нина не закричала и даже не дёрнулась, когда Марк схватил её за руку. Только быстро-быстро захлопала ресницами и с удивлением уставилась на него.
— А почему собственно нет? — девушка упрямо вздёрнула подбородок. Конечно же, она хочет уйти! А зачем ей собственно здесь оставаться?!
Нина хотела сказать ещё что-то, но Марк тряхнул её, и она едва не прикусила язык. Руки ослабели, и сумка, зажатая подмышкой, с грохотом свалилась на пол. Хорошо ещё, что была прикрыта, и содержимое не рассыпалось по полу барного зала. Нина обратила внимания на это как-то отстранённо: словно бы и сумка не её, и упала не в реальной жизни, а где-то на экране телевизора. Также отстранённо она подумала, не пнуть ли обидчика в голень. Не стала. Взгляд у Марка был недобрым и завораживающим, а хватка — сильной. Смотреть ему в глаза было тяжело, а не смотреть почему-то невозможно. Нина смутилась.
— Выглядишь ты плохо, — заметила она, чтобы как-то заполнить тишину. Сейчас имея и время, и возможность рассмотреть Марка близи, девушка заметила и посеревшую кожу, и неаккуратную щетину, и сеточку морщин. Тюрьма не пошла ему на пользу. — И пахнет от тебя не очень.

Марк, наконец, что-то высмотрел, улыбнулся, успокаивающе погладил Нину по плечам. От этого жеста девушка чуть вздрогнула, покраснела, но на улыбку ответила своей — светлой и искренней. Очень хотелось поверить Марку, и она легко поверила.
Нина подняла свою сумку, подождала у двери, вышла вслед за Марком, на ходу накидывая куртку. С ответом нашлась не сразу. Бросила недоверчивый взгляд, проверяя, не хочет ли он снова над ней поглумиться, но вроде бы нет. Вроде бы искреннее любопытство, а не попытка таким образом извиниться, выказав интерес. Возможно, даже какой-то свой личный подтекст.
Язык делал разговор не таким понятным — практики не было давно, — но словно бы более интимным и потому искренним. Нина улыбнулась и легонько сжала его руку. Обиды были забыты.
— Не думала, что ты можешь из-за чего-то подобного делать глупости, — честно призналась она. — Ты всегда создавал очень независимое впечатление. А с девочкой я вижусь, — без паузы продолжила Нина. — Она работает у отца в приюте. Мы расстались приятельницами и встреч не избегаем. Я не могу сказать, какая она. Красивая, добрая, хорошая — только слова. Но она смотрела на меня так, словно бы никого кроме меня для неё в мире не существовало. Это завораживало.

Нина не успела договорить, монолог прервал мелодичный звонок телефона.
— Совсем забыла! — пробормотала Нина и, неохотно высвободив руку, принялась искать гаджет в сумке. Телефон лежал не в положенном кармашке, а завалился куда-то в недра тогда, когда она небрежно смахнула его со стола в кафе. Пришлось, скрючившись в неудобном положении, суетиться. В итоге, вызов она приняла уже на гудке пятом. 
— Да, слушаю! — объявила Нина бодрым, но слегка замороченным голосом, поправляя сумку на плече. — Прости, забыла перезвонить, я... О, да? Ничего страшного! Я встретила знакомого, мы заболтались, — уверенно затараторила Нина, ловко обходя все неудобные моменты: не уточняя, какого знакомого, где встретила, куда собиралась пойти. — Я доберусь сама попозже. Вызову такси. Если что — обязательно перезвоню, да. Люблю тебя, — Нина сбросила звонок и посмотрела на Марка.
— Папа, — пояснила девушка. — Сказал, что задерживается. Очень удачно. Так какой у нас план? Парк? — она убрала телефон в карман куртки и взяла Марка за руку. В этот раз сама.

Нина кивнула, не уточняя, соглашается ли только на парк или принимает приглашение в гости. Перспектива остаться один на один с Марком в его доме не столько пугала её, сколько вызывала смутное беспокойство. И смущала, потому что Нина стала ожидать от него какой-то недоброй подначки. Пожалуй, впервые за долгое время ей вновь захотелось стать ребёнком, чтобы все эти взрослые разговоры её как бы и не касались.
— Ты закрыл перед моим носом дверь, — с улыбкой напомнила Нина. Впрочем, положа руку на сердце, она не была уверена, что ушла бы, если бы дверь была открыта. Возможно, ей только так казалось, потому что Марк только что сказал, что  она ему дорога. Однако Нина не видела его давно и, несмотря на все неровности в общении, не хотела расстаться на негативной ноте. Ей не хотелось, чтобы он действительно начал считать её дрянью.
Она подумала, что хотела бы знать больше о тюрьме, в которой Марк провел столько лет, но спрашивать о ней пока не стала. Он находился в чересчур переменчивом настроении, и ей не хотелось лишний раз его раздражать.
— Марк, — тихо окликнула девушка, — убийство Юноны того стоило? Не жалеешь? — спросила Нина, подразумевая, разумеется, не смерть Юноны, а шестнадцать лет — небольшой срок с точки зрения фейри, но огромный для человека. — Зачем ты это сделать?
Люди старели. Она не то, чтобы не помнила об этом, но определённо не думала об этом постоянно. Старел и Марк, хотя именно человеком мог считаться с небольшой натяжкой. Люди старели и умирали, а Марк мог вернуть себе молодость и жить дальше.
В любом случае, для фейри время было слишком относительной единицей. Девяносто три года — это человеческая жизнь, прожитая до глубокой старости, это дети, внуки, правнуки и, быть может, даже праправнуки, а Нина, будучи фейри, не могла считаться даже совершеннолетней. Фейри взрослели медленно и жили долго. Им приходилось испытывать много потерь и помнить слишком много тех, кто не сможет быть с ними вечно.
Нина редко думала о будущем как-то не абстрактно. Она, разумеется, мечтала побывать в других странах, мечтала жить самостоятельно, мечтала работать, но места, в которых она хотела побывать, менялись, менялись и профессии, Нина ничего не планировала и не жила будущем. Ещё реже она думала о прошлом, потому не переживала из-за потерь. Чаще всего Нина жила настоящим.
Наверное, именно поэтому она не побоялась хотя бы на какой-то срок связать себя с человеком.
Она невольно рассмеялась, глядя на то, с какой жадностью Марк вгрызается в бургер. Из-за этого казалось, что это не какой-то бургер, а, как минимум, божественная амброзия. Нина, недолго думая, откусила небольшой кусок и махнула рукой — пусть ест сам. Голодные, как известно, добрыми не бывают.
— Она помнит, просто не то же самое, что я, — произнесла девушка. — Ей заменили память, подтерев все чудесное и добавив мирное расставание.
Отвечать на то, какого это было, Нина не стала. Она очень редко злилась на папу по-настоящему, редко поднимала голос или показывала, что расстроена, но не в тот раз. В тот раз она упрашивала оставить всё, как есть. Говорила, что Сюз никому не расскажет. То обещала вести себя хорошо, то клялась, что сбежит из дома, если папа вмешается в её отношения.
Даже сейчас Нине казалось, что она до сих пор на него за это злится, несмотря на нарушенные ею самой правила и благие намерения отца. С Сюз она была безмятежно счастлива, и ее не волновало, что будет через пять, десять, двадцать лет. Но это почему-то очень сильно волновало папу. Папу, которого вряд ли можно было считать примером благоразумного выбора партнеров.
— Нельзя приготовить омлет, не разбив яиц. Больно может быть по-разному, — ответила Нина. — Я лучше буду помнить боль, чем забуду о том, кто мне был дорог.
Она подумала, что это же можно было отнести к Марку. Он не был похож на того, кто легко забывает тех, кто ему дорог. Конечно, глупости он совершает далеко не такие милые и безопасные, как Нина, но всё по той же причине — потому что не забыл.
— Поеду, — ответила девушка уже без особых раздумий. Замечание об отце избавило от последних сомнений. Она не может прийти к нему с проклятьем, хотя бы примерно не зная, как его снять или что с ним дальше делать. — Надолго? — она внимательно посмотрела на Марка. Тот выглядел подозрительно довольным. Интересно, это от сытости, её согласия или всё же от мыслей о папе?
— Да, скорее всего, он не ожидал, — согласилась девушка. — Ты прости, Марк. Тебе кажется, что я пытаюсь от тебя что-то скрыть и ощетиниваюсь. Если это и правда, то только немного.  На деле папа нечасто говорит со мной о своих личных переживаниях или… о тебе.  Я могу только предполагать. Так, я  уверена, что он скучает по тебе и что ты всё ещё ему неравнодушен, но Юнона была ему дорога, и он тяжело переживал её смерть.
Возможно, ему тяжело было переживать и собственную вспышку, которая едва не кончилась убийством Марка. Нина знала, что папа стреляет хорошо. Четыре раза он не промахнулся бы нечаянно.
— Наелся? — спросила девушка, услышав, как в очередной раз шуршит бумажный пакет. — Я могу что-нибудь тебе приготовить. Хочешь? Нам нужно будет зайти в магазин.

Нина задумалась. Никогда прежде ей не нужно было уходить из дома вот так, по чьей-то просьбе, которую нельзя раскрывать. Обычно она или сбегала тайком на ночь, или говорила прямо. Врать Нина не могла, а изворачиваться, вводя папу в заблуждение, не любила. Тем не менее, она не отказалась. В голове выстроилась целая цепочка рассуждений, которая от и до аргументировала разумность предложения Марка, но обманывать Нина не могла даже саму себя и знала, что соглашается, не потому что это логично и разумно, а потому кто ей это предложил.
— День, два, — прикинула Нина, — максимум три. Зависит от разговора. Ты же знаешь, я не могу врать, и это периодически очень неудобно. В университете у меня хватает подруг. Я могу кого-нибудь из них попросить меня прикрыть, а папе рассказать историю о том, что девушку бросил парень и ей нужна поддержка или что нам нужно готовить какой-то общий доклад по музыкальной литературе. Это всё это в отдельности правда, но не вместе. Если он не станет углубляться в расспросы... — она не договорила. На самом деле, папа редко углублялся в расспросы, чтобы поймать её на недоговорённостях. Скорее из любопытства. А в этом случае ей будет, что рассказать такого, что не опровергнет её историю.
— Мне нужна одежда, кое-какие вещи. Можно было бы заехать за ними домой, раз уж моя история предполагает ночевку, но лучше не стоит — чем меньше мне придётся её повторять, тем лучше.
— Почему ты всё воспринимаешь так?.. — она улыбнулась и несильно пихнула его в плечо. — Не будем же мы два-три дня есть бургеры! Я неплохо готовлю, между прочим, а ты, судя по всему, благодарный едок, — Нина рассмеялась и протянула руки. — Давай сюда! — вот пусть теперь делится! Смешной такой.
Весь бургер Нина, правда, не съела. Всё-таки она не была так уж голодна, а без кофе, на ходу, во время серьёзного разговора есть было несколько неудобно. Надкусив и тщательно прожевая, прежде чем проглотить, она вручила его обратно Марку. Вид у него был не столько хреновый даже, сколько голодный. Того гляди её вместе с бургером проглотит.
— Я ребенок, — игриво сверкнула глазами Нина. — С меня взятки-гладки. С кем познакомили, с тем и приходится общаться.
Нина выслушала Марка внимательно, всё с тем же спокойным любопытством рассматривая его лицо. У неё упорно складывалось ощущение, что он говорит немного не с ней, что спорит через неё с папой, а это казалось ей бесполезным и неразумным. Нина была дочерью своего отца, но во многом они расходились во мнении и многое воспринимали иначе.
В общем-то, она могла понять возмущение Марка — он никогда не скрывал, что является нехорошим человеком, никогда не вводил в заблуждение и, если очаровывал, то своей беспардонной прямолинейностью. Если его любили, как гада, почему удивились, что он совершил гадкий поступок?
— О чём я думала? Что мне нет никакого дела до жизни посторонних людей? — посерьёзнев, ответила она вопросом на ту единственную реплику, которая касалась непосредственно её. — Ты говоришь так, словно бы смерть Юноны открыла мне глаза, но я не называла тебя убийцей после неё и не считала тебя святым до. Для меня смерть Юноны плоха не столько тем, кто её осуществил, сколько её последствиями. Я не любила её, Марк.
«Я не папа», — Нина почувствовала тень недовольства. Юнона ей не нравилась. Юнона казалась заменой мамы. Объективно Нина понимала, что папа не обязан быть один, что папе нужен кто-то, кого он может любить, с кем может жить, но понимать и принимать — это разные вещи. Иногда Нине казалось, что он слишком сильно отдаётся своим любовным переживаниям и забывает про неё, что он помнит о ней, только когда ему удобно.
Вард пошёл мстить за Юнону, не задумавшись, что Марк может убить его и оставить Нину сиротой. За это она злилась больше на него, чем на Марка.
— Мне не нужен твой секрет, — Нина порывисто провела рукой по его колючей щеке. — Я уверена, что у тебя была какая-то причина и знать её мне не нужно, но, возможно, тебе нужно кому-то её рассказать.

Пристальный взгляд Марка беспокоил, но это беспокойство не было неприятным, как не были неприятными его прикосновения. Нина не торопилась высвободить руку и, глядя ему в глаза, улыбалась немного смущенно и неуверенно.
— Я и не думаю, — честно призналась фейри. В этот момент Нина действительно не думала, что Марк пытается от чего-то её отговорить. Откровенно говоря, прямо сейчас она вообще не думала и почти совсем забыла о Сюз.
История с милой девушкой была сказочной и прекрасной, но постепенно уходила в прошлое и становилась воспоминанием. Нина по-прежнему, думая о ней, чувствовала, как сжимается сердце, но это ощущение уже было не волнением от предстоящих встреч, а светлой печалью о потерянном. Нина знала, что будет вспоминать о своей маленькой принцессе не раз; знала, что, вспоминая о ней, будет улыбаться; знала, что будет немного грустить и совсем чуть-чуть злиться на заботливого папочку, который старательно оберегает дочурку от собственных ошибок.
Ей было жаль, что история с Сюзет закончилась, так толком не начавшись, но менять настоящее ради прошлого она бы не стала.
— Мне нравится это «возможно», — Нина улыбнулась, пытаясь представить Марка примерным семьянином с выводком симпатичных ребятишек с такими же тёмными, как у него, глазами, которые то обжигают, то словно бы окатывают ушатом холодный воды.
Красивые у него глаза, лукавые, не всегда добрые, но красивые.
Сейчас, когда взгляд Марка грел, Нина хотела спросить «а что с ней стало?», но она удержалась от этого вопроса. Если женщина, которая вызывала подобные чувства у Марка, была человеком, а само дело происходило сотню лет назад, то она, скорее всего, состарилась и умерла. Люди жили очень недолго, и влюбляться в них, как говорил папа, было глупо, поскольку подобная любовь может принести только боль. Нина была с этим не согласна. Любить, по её мнению, прекрасно и можно кого угодно.
— Вполне возможно, что ты ещё встретишь свою особенную. Никогда не поздно подумать о семье. У папы она была, — заметила Нина. Ей было очень интересно, какой могла быть женщина, которая едва не убедила Марка, что в браке нет ничего плохого. Он сказал «похожей на тебя» и Нине это очень польстило, но она не понимала похожей на неё в чём?
— Какой она была? — спросила девушка и тут же добавила. —  Интересно же, что в ней было особенного.
Всё-таки Марк не был похож на человека, которому бы хотелось семьи, но за последние полчаса она уже убедилась, что у него немало сюрпризов и тайн.
«Наверное, он её любил», — подумала Нина и с удивлением заметила, что если не ревнует, то немного завидует неизвестной и наверняка мёртвой бывшей пассии. Совсем недавно она полагала, что с браком никогда не стоит торопиться. Брак — это пережиток прошлого, нужный исключительно для рождения и воспитания детей, которых можно рожать и воспитывать и без него. Время от времени Нине хотелось любви, а папа умудрился воспитать её в сознании женского долга фейри, так что в будущем она готова была стать матерью, но подобная семья казалась ей рутиной, о чём, тем не менее, говорить сейчас девушка почему-то не стала. В конце концов, одно дело в своё время родить ребёнка, потому что так надо, и совсем другое создать с кем-то семью, полагаясь на чувства. Наверное, это не так уж плохо.
— Вообще-то часы ты не потерял, — Нина фыркнула, рассмеялась и бросила на Марка лукавый взгляд. — Я помню тот вечер. Все вели себя торжественно и скучно. То и дело звучали высокопарные тосты. Я что-то ляпнула, ты рассмеялся и предложил прогуляться. Было весело! Папа потом долго бухтел. Я даже часы вернуть не успела. Я собиралась их вернуть! — заверила девушка, сквозь смех. Она уже не помнила предмет обиды, из-за которого пострадали нелепо пафосные часы Марка. Кажется, он что-то обещал и не исполнил обещание. Все обиды на него, так или иначе, сводились к тому, что он забывал о каком-то обещании маленькой фейри. Странным было скорее то, что время от времени он их всё же выполнял.
Нина покачала головой, как бы говоря о том, что есть не будет. Голода она не чувствовала.
— Тогда это напоминало игру, но и теперь не страшно, — произнесла Нина тише. Ей не хотелось, чтобы папа волновался, но, учитывая возвращение Марка, вряд ли можно было избежать его волнений, но оставался шанс, что дальше папы и дяди В’лейна волнение не пойдёт. Маленький шанс. — А тебе не страшно? — она бросила на Марка смешливый взгляд. — Будет сложно выкрутиться, если узнают, что ты на меня проклятье кинул. Я же не только любимая дочка, но и внучка, племянница, кузина.
В конце концов, свет клином на папе не сошёлся.
— И отвечая на твой вопрос: тебе стоит обрадоваться, — Нина кивнула своим собственным мыслям. — Расстраиваться из-за такого определённо не стоит. К тому же мне не неинтересно, а не нужно. Это немного разное. Любопытством я не обижена, и мне очень многое в тебе интересно.