• Время: начало лета, 19:00.
• Погода: остатки жаркого дня.
• Внешний вид: белая рубашка с тонкими голубыми полосками, чёрный мужской жилет, бардовые узкие штаны, белые носки, чёрные мужские туфли, бабочка, котелок.
• Состояние: спокойно-радостное.
• Инвентарь: в карманах брюк ключи и деньги, в тряпичном чехле контрабас и книга.

— Привет! Привет-привет! Кента! Давно не виделись! А где именинник? Опаздывает? Ну как всегда. Как дела у вас? Ты преувеличиваешь! О! Так ты успел? Покажи. И действительно лучше? Надо запомнить. Вы не говорили с этими? Главное, чтобы нас отсюда не прогнали. Что? Да, сегодня было жарко. Как учёба? А профессор Фуса? Всё такой же гадкий, да? Ну его только могила исправит. Скоро приедет Аши? Не дозвониться? Понятно. Нет-нет, весь вечер с вами. Кто-нибудь ещё придёт? Хорошо. Может пока настроимся?— Мура стянула с плеч чехол и принялась раздевать инструмент.
Они расположились на Саншайн, на первом перекрёстке от станции, у какого-то кафе. Чья была идея выбраться на людную улицу в пятницу вечером, вместо гостеприимно и благодарно тихого парка, девушка не помнила. Но все шестеро довольно быстро согласились на эту авантюру. Тем более, что сегодня День Рождения самого безалаберного из них, двадцатилетнего барабанщика Аши. Этот день просто обязан быть ненормальным.
Пока все, перебрасываясь короткими фразами, распаковывались и настраивались, решали куда пойти потом, как долго гулять и у кого ночевать, подошёл Аши. Он получил поздравления и поругания, вытащил очередной, всегда потёртый и со странным названием барабан, и уселся на асфальт.
— Ну?
— Ну начинай.
— Ok.
И начал. Ритмичные, глухие звуки постепенно окутали весь перекрёсток, путаясь в людях, столбах, проводах, рекламных стендах. Потом присоединились гитара, тромбон, укулеле, синтезатор и контрабас. Было что-то волшебное в постепенном усложнении звука, в наложении на него шума редких машин, перестукивания каблуков, оживлённой речи, выкриков зазывал. Жаль, что никто из музыкантов никогда не записывал подобные джемы, а найти видео от случайных прохожих было всякий раз слишком лениво. Когда-нибудь они это сделают, а пока они играют, и им безмерно хорошо. Каждый из них в той или иной степени прошёл закостенелость и статичность музыкального образования, где импровизации отдаётся лишь малая толика времени, и то только в ВУЗах. Поэтому джемы — свободные от обязательных зрителей, нот, пюпитров, концертных залов — абсолютно гибкие, динамичные, растущие, ветвящиеся, были великой отдушиной.
Они стояли на Саншайн, на первом перекрёстке от станции, у какого-то кафе: в центре тромбон и барабан, справа укулеле и синтезатор, слева гитара и почти на самом проходе контрабас — погружённые в музыку вечера и играли. Играли, не обращая внимания на останавливающихся людей, проезжающих мимо машин, на пролетающих птиц, на проносящиеся запахи и обрывочные разговоры.

Офф. всё-таки просто внешности мало для описания. Прошу прощения за вольность.

• Время: начало лета, 19:00.
• Погода: жара.
• Внешний вид: форма бармена, солнцезащитные очки, сигарета в зубах.
• Состояние: раздражен, неуравновешен, взбешен.
• Инвентарь: в карманах брюк бензиновая зажигалка, сигареты, пакетики "гриппер" для бычков, деньги, ключи.

Неимоверная жара накрыла своим опаляющим крылом каменные джунгли Токио с самого раннего утра и не думала отпускать из своих душных тисков до позднего вечера, и только когда улицы начали одеваться в яркие неоновые, слепящие и искрящиеся разноцветными огнями гирлянды, превращаясь в нереальный калейдоскоп неестественности, начала потихоньку отпускать. Искусственный свет - ненастоящая картинка в череде преломляющегося света дезориентировала и уходила куда-то вглубь потного брюха города, каждый день пожирающего железных коней, коробки домов, крошечные фигурки людей, чтобы утром их выплюнуть из коек и съесть заново.
Каждое утро, выбравшись из своей конуры, Шизуо шел либо в агентство, либо на место встречи, которую обычно назначал Том, звоня на мобильный, в этот раз всё было так же, но Том ждал его уже у входа в дом. Всё оказалось просто: заёмщик, задолжавший банку, жил в аккурат напротив дома блондина, только окна уходили на другую сторону. Хорошо это или плохо для должника, покажет практика. Том, всегда презентабельно одетый в дорогой костюм тройку, вызывал у недобросовестных заёмщиков естественную зависть с примесью обреченности и страх. Он легко и непринужденно, будто сидя за завтраком, рассказывал о том, кто клиент, чем он занимается и по каким причинам не способен отдать долг, и затем свои догадки и мысли по этому поводу, хотя зачастую всё уже выяснялось при первом диалоге по телефону с должником. Одно из важных качеств работников коллекторского агентства – это легко распознавать лож и Том им обладал, за первые пару минут разговора, он мог определить врет ли ему заёмщик или нет, задав пару наводящих вопросов на проверку. Но Том всегда был непроч поболтать, а Шизуо это не напрягало. Что же касается этого экземпляра, то оказавшись нищим как церковная мышь(все сбережения он потратил на женщину) он залез в долги дабы продолжать спонсировать даму в попытке удержать её рядом, но узнав правду девушка его бросила и клиент спился. Любимой оказалась гейша из дорогого заведения, поняв, что больше из него ничего не вытрясти, ночная бабочка оставила своего мотылька. Шизуо неосознанно, то ли скривившись, то ли оскалившись, молчаливо закурил, смотря прямо перед собой, он хмурился. Выдохнув никотин с горьким запахом ментола через нос, он пошел следом. Голова "светлее" и "легче" от этого не стала, но натиск раздражения немного поубавился. Выслушал уже третью подобную историю за эту неделю, Шизуо нервно поправил очки, он ненавидел такие финалы, таких людей и самоуверенных Ромео в том, что у них с той яркой бабочкой самая настоящая преданная и честная любовь на всём белом свете. Такие уже ничего не видели вокруг, а мир зациклился лишь на этой Джульетте. Бесило неимоверно. Раздражало, срывало все планки и панически злило. На втором предложении словесных потоков объяснений Хейваджиму заклинило, когда мужик начал хватать его за брюки, просить, умолять в очередной раз отсрочить срок выплаты долга, при этом как ни в чем не бывало строить воздушные замки и планировать свадьбу. Понятное дело, что фраза о том, что он отдаст деньги, брошена так для галочки и серьезного веса не имела. Всё, что ему нужно было, так это чтобы его оставили в покое вместе с его мечтами и мыслями о ней. – “Корос!!!”
- Что это за любовь такая!!! А!?А!? - Взревел Шизуо, хватая за грудки небритого мужика в трусах за грязную белую майку, его дом был уже похож на свалку, нежели на приличное жильё как было ранее. Вещей значительно поубавилось добрую половину из которых он продал. - Ты хоть знаешь номер своей девушки!!? Почему вы не можете жить вместе?! Где она работает по ночам!!? - Ромео что-то лепетал, уже обмякнув в руках блондина. Шизуо, как тряпку швырнул мужика в мусорный бак, тот с грохотом ухнул и заскрежетал, прогнувшись посередине. Том как всегда вовремя умел остановить порывы Шизуо вкатать в асфальт должников, но зачастую ему не удавалось, человеческий идиотизм все же неизлечим.
- Не стоило так пылить Шизуо, он уже был готов достать свою заначку из-под матраса, которую берег на свадьбу, до того как ты его схватил за майку.
- Достали эти тупые любовные истории. – Раздраженно бурчал себе под нос блондин, докуривая третью сигарету после ухода из того дома. Том в своей мирной манере успокаивал Шизуо, а впереди ждало еще много офисов и домов, которые следовало обойти и потолковать по душам.
Конец дня выдался более чем напряженным, мелкая гопота, золотая молодежь, которые перестали спонсировать родители за частые вечеринки и многочисленные траты, а банки отказались давать в долг громкой фамилии, желая получить свои лакомые проценты, ждал большой облом, где фразы типа: “А вы знаете кто я? Кто мой папа?” Не действуют. Их большая беда в том, что зачастую невхожие в обычный мир смертных, эти детки не знали, с кем общались и на кого напоролись. Поразукрасив физиономии, оставив в одних "подштанниках" и без пары тройки зубов папеньких деток, он получил часть денег. С чувством выполненного долга Шизуо задрав нос, шел по улице, засунув руки в карманы брюк. Это было последнее за день задание и Том распрощавшись, ушел домой.
Блондина все-равно коротило, он как будто был готов кинуться на проезжавшую рядом машину и разкурочить её до винтиков. - "Все бесит..." - Шизуо с целеустремленностью снаряда летящего в цель, приканчивал очередную пачку, но лицо радостней не становилось, так же как и настроение веселей, и дело явно было не в том несчастном Ромео, либо тупой малышне и еще в паре самонадеянных кооператорах, а в чем-то ином. - "Бесит...ксо!!!" - Как он вышел на Саншайн, Шизуо вряд ли знал, ноги несли сами, а мысли были глубоко погружены в себя, но ненавистную рожу информатора Хейваджима заметил мгновенно. На автомате ловко умыкнув из под носа маленькой девочки урную, в которую она еле успела выкинуть обертку из-под мороженного, Шизуо с довольным оскалом зафиндалил её в Изаю. Та? конечно же, пролетела мимо и откатилась к дорожному гидранту, гулко стукнувшись боком о него.
- ИИииииизаааааяааа-кун!!! - нараспев прогорланил на всю улицу блондин, не спеша подходя к информатору, деловито спрятав руки в карманах брюк. Шизуо оскалился, демонстрируя ровный клыкастый ряд зубов, настроение значительно ползло вверх вместе с садистким желанием похоронить информатора заживо в бетономешалке проезжающей рядом. “Друг” детства откровенно не прятался и не скрывался, он, словно заигрывал и вызывал на дуэль, повеселиться, просто убить время. Да как бы не так!
- Хреново. - Откровенно сознался Шизуо, не скрывая своих эмоций, он остановился рядом с уличным "бойзбендом" напротив Орихары, улыбающегося в нескольких шагах впереди. - Он сам виноват, - выплюнул блондин, припоминая тот случай и мгновенно осознал, что эта блоха давно шастает в его районе и вот почему собственно его весь день так не заладился. Злость горячей лавиной хлынула изнутри и ударила в голову. Контроля, как и не бывало, стоп-кран давно сорван, рукава засучены.
- А это не твоё собачье дело!! - Рыкнул Шизуо, импульсивно хватаясь за то, до чего дотянулся. Железная хватка сомкнулась на чем-то деревянном и приятном на ощупь, это оказалось что-то хрупкое, но широкое, похожее на неудачную лопасть винта, а в музыкальном обиходе контрабас. Снова полились потоки тонких криков и писков, но все это давно ушло на второй план, когда перед глазами был твой враг номер один, уже готовый ответить на выпад. Игра началась.
- А ну выметайся из Икебукуро!!!! - Замах получился широким и просторным, а площадь охвата удара замечательная: как раз в акурат почти всё тело информатора, никогда так легко и мелодично он не шёл.
- ААААААААА!!!

О том, что Хейваджима Шизуо, мягко говоря, не ладит с Орихарой Изаей, в Икебукуро знали все. Их громкие, шумные ссоры, сопровождающиеся порчей городского имущества и немалыми травмами со стороны невнимательных зевак, были на слуху ещё с тех пор, как они учились в одной школе. Позже, когда Изая переехал в Синдзюку, район перестал напоминать поле боя. Жизнь, лишь изредка подвергаемая потрясениями от встреч выпускников, более-менее вошла в новое русло. Спокойная и постоянная она не всегда устраивала Изаю.
Шизуо всё ещё нередко мешал ему, какой-то чуйкой ощущая замешанность «блохи» в том или ином деле. Это качество очень забавляло информатора — сложно было найти более чувствительного и внимательного «поклонника». Ненависть же тоже может развлекать, и Изая развлекался, не позволяя Шизу-тяну надолго забывать о себе, намеренно маяча перед его глазами, что-то делая под его носом, устраивая пакости, которые могли бы убить Хейваджиму, но не убивали.
Каждая следующая встреча способствовала их развитию: Изая становился быстрее и ловчее, а Шизуо всё лучше контролировал свои силы и эмоции. Каждая встреча порождала всё новые легенды о сильнейших людях Икебукуро. И, что самое приятное, с каждой новой встречей Изая убеждался, что ненависть Шизуо не стала ни на грамм меньше.
— Собачье?! Нет-нет, Шизу-тян, единственный, кто здесь похож на собаку, это ты! Рыскаешь, вынюхиваешь, абсолютно неравнодушно ведешь себя к различным столбам… — насмешливо говорил информатор, покручивая в руках острый нож. Он намеренно провоцировал «бармена», но в этом особой необходимости не было. Блондин уже накрутился достаточно: его лицо исказилось и побагровело, то тут, то там под кожей вздувались вены, по щекам ходили желваки. Довольно впечатляющее зрелище вызывало у Изаи лишь приступ мерзкого хихиканья.
— Как страшно!..— он оборвал себя на полуслове и рванул в сторону. Огромный инструмент, описав широкую дугу под вопль какой-то девицы, с натужным скрипом разбился о столб, стоящий прямо позади Изаи. Полетели щепки, которые не принесли особого вреда. Заострившиеся остатки инструмента со свистом скользнули совсем рядом, но не причинили никакого вреда.
— Ха-ха-ха! Кое-что в тебе никогда не меняется, Шизу-тян! Ты злишься, а страдают те, кто в этом совершенно не виноват~ — Изая медленно отступал, ровно до того момента, как на светофоре не начал мигать зёленый свет. — До встречи! — кинул он, прежде чем рвануть на противоположную сторону дороги. Хотя Хейваджима был немного занят девицей, повисшей у него на шее, не стоило недооценивать его ярость. — Спасибо, что повеселил!

/вышел из отыгрыша/

Тихо. Удивительно тихо. Темно. И мокро, но только на щеках. Она висела, съёжившись, прячась за плечи блондина, зажмурясь до рези в глазах. Лишь бы не видеть. Лишь бы не видеть. Но не слышать она не могла, никто не мог. Безвкусная какофония треска, звона, гула, низких вибраций разорвала площадь.
Он умер.
Звенящая пустота в голове и в глазах. Слёзы катятся по щекам. И всё: она, город, шум, толпа, небо, облака, провода, метро — всё замерло. И лишь что-то большое покачивает её как могучее море на глухих волнах. Кончилась. Жизнь кончилась. Средь бела дня. Был убит контрабас. Убит зверски, без спроса и сомнений. Контрабас, который служил ей всей душой последние пять лет, пускаясь во все авантюры, во все тяжкие и лёгкие, сопровождая во всех поездках, накапливая воспоминания и боевые ранения. Он был с ней на всех посиделках, он редко ночевал дома, он встречал рассветы на холодных серых берегах, он видел огни фестивалей, он видел звёзды, видел леса, он знал, что такое одиночество и страх, что такое нежность и преданность. Она любила его, как любила и остальные контрабасы, но каждого особой любовью. Он был другом, идеальным мужчиной, на которого всегда можно опереться, за которым всегда можно спрятаться, с которым было приятно проводить вечера и можно было не бояться, что кто-нибудь или что-нибудь пойдёт не так.
Но он умер. Пальцы ещё помнили тяжёлое гудение струн. А в ушах эхом ходил предсмертный вопль. Кончился.
Её поставили на пол. Руки бессильно упали. Ссутуленные плечи, упавшая голова, шляпа, закрывающая глаза, подрагивающие ноги.
— Это твоё?— грубый, но вкрадчивый голос сверху, немного похожий на умершего, но чуть более холодный. Это он. Он убил. Убил его. Это... моё? Нет. Уже нет. Уже его. Уже было. Уже ушло. Уже нет. До боли сжала кулаки, сворачивая всю энергию, закручивая все силы, концентрируя в ногах и пальцах, как и всегда.
— Нет, не моё,— тихий, едва слышный ответ. И резкий шаг навстречу бармену, вскинула голову, вцепилась в его жилет, как делают во всех фильмах все задетые мужчины (благо рост позволяет не казаться совсем уж комичной).— Ты! Ты!— в глазах плескалась ярость, руки пытались отодрать жилет от тела обидчика, злоба в ушах, какой-то адреналин, какие-то дохлые нервы.— Ты! Ты убил его! Пришиб как муху! Как таракана! Как шавку! Теперь это твоё! Твоё! Твоё, ты понимаешь?!— она отняла правую руку и замахнулась. В первый раз в жизни ей настолько хотелось ударить, дать пощёчину, влепить изо всех сил, и пусть потом трещит ладонь, плевать. Она стояла с метающейся вперёд-назад рукой. Не могу. Не могу. Нет. Нет!— Сука!— толкнула блондина в грудь, понимая, что он не упадёт, но хоть пошатнётся, хоть отшагнёт, хоть прогнётся. Хоть как-то почувствует, что он сделал. Тяжело дыша, она развернулась и, запинаясь, поплелась к чехлу: нужно было собрать останки.

Отредактировано Mura (27-06-2013 21:29:30)

Мура готова была сделать шаг, когда бармен окрикнул её. Только сейчас она услышала его. До этого он говорил, но говорил в пустоту, это было беззвучное шевеление губ, иногда попадающих в кадр. Она, как радио или телевизор, выкрученный на максимальную громкость, выплёскивала информацию, не имея возможности принимать и анализировать происходящее, поступающее извне. Сейчас она слышала, что он приблизился, слышала его слова и не понимала, что теперь делать. Она его оскорбила? Да, похоже на то. Но сдержаться она не смогла. Стыдно и обидно, что не смогла, что не смирила себя, но ведь он сломал всё к чертям! Она должна была хоть как-то его задеть в ответ, иначе как он поймёт, что натворил. Или нужно было просто извиниться, поблагодарить, обменяться улыбками и разойтись?! Так не пойдёт, её воспитание не настолько идеально, чтобы достойно повести себя в подобной ситуации. Но всё равно стыдно. Тем более если он извинялся, а она из-за гнева и слабости не слышала этого. Она сильнее сжалась, поникла, ссутулилась. Тишина ватой легла на плечи. Было тошно. Что она в итоге неправа. Она судорожно вдохнула. Потом медленно развернулась и глубоко поклонилась.
— Прости. Извини. Я не буду так больше. Никогда. Извини.— из зажмуренных глаз капали последние запоздалые слёзы.— Извини.— она боялась выпрямится и посмотреть на него.— Но я не знаю, чем ты можешь помочь. Все хорошие салоны уже закрыты, и сначала нужно поспрашивать, есть ли где нужный. И, в конце концов, это не чашка и не окно: он стоил 246 400 йен. Это слишком большая сумма. И я не знаю, готова ли принять её, даже в таких обстоятельствах. Извини ещё раз. Но я правда не знаю. Сегодня уже ничего не сделать. Только можно его проводить. Нужно его сжечь. Нужно его собрать. И сжечь. Извини. Но я не знаю. Это слишком неожиданно. Слишком тяжело. Я не буду больше. Извини. Прости.— она почти задыхалась от слов, почти ревела от горя.— Извини. Но он был дорог. Его нужно проводить. Он был другом. Он был важен. Извини. Я не буду. Извини. Извини.