Напряжение, которое держало Каспара, отпустило. Ответ Селти Стурлусон был не таким, каким бы хотел его услышать мальчик: он не решал проблему выбора и даже не определял её, но, спросив, Каспар почувствовал нелогичное облегчение. Дома он редко позволял себе высказывание столь свободных мыслей. Отец и мать оставались очень консервативными в вопросах воспитания. Это не означало, что они хотели как-то сломать его личность, ему разрешалось иметь своё мнение, но высказывать его, доказывать и спорить дозволялось только по достижению определённого возраста и опыта. Пока по всем параметрам Каспар был ребёнком, полностью зависящим от их опеки, и ситуация, в которую он попал, доказывала, что ему пока рано выходить из-под неё. Уже по этому судьбы всего мира его до поры до времени касаться не должны. В конце концов, он едва-едва справился с тем, чтобы отвечать за свою жизнь.
— Они глупы, — повторил мальчик вслух и, облокотившись на спинку сидения, посмотрел на небо. Можно сделать людей добрее: законами, воспитанием, силой, - но изменить их мышление нельзя. Люди столь же морально незрелы, как он сам, как охотник. Они не способны отвечать за свои поступки, потому что глупы и склонны к предрассудкам, но, в отличие от Каспара, у них нет «родителей», которые могли помочь и воспитать. Всю свою жизнь до самой смерти они пребывали в невежестве и глупости.
— Пожалуй, вы правы: в этом главный их порок. Глупость, невежество и трусость, — Каспар недолго помолчал и добавил с мечтательной улыбкой, делавшей его более похожего на ребёнка, которым он и был, чем на взрослого. — Хорошо, что для смелых и воинственных есть какое-то особенное место. Это, в числе прочего, означает, что добрые и просветлённые вполне могут иметь свой рай, а злые — свой ад. Я не особо верил в такое. Охотникам чаще встречаются вполне земные твари, чем небожители.
Мальчик ненадолго замолчал, обдумывая следующие свои слова. Каспар верил в свою избранность, и встреча с валькирией её доказывала, но мог ли он сам изменить человечество и, главное, имел ли на это право? В конце концов, разве это не будет по-настоящему божественным вмешательством? Разве такое под силу смертному?
— Если рассматривать идеал, то людям нужен лидер — образованный, смелый, жесткий, но не лишённый доброты и стремления к общему благу. Такой человек, возможно, и мог бы что-нибудь изменить, а я пока умею только управлять и то немногими. Может быть, позже, мне станет яснее, как это исправить, — сомнения, которые одолевали Каспара, не спешили уходить. Наличие могущественной силы в уязвимом теле само по себе рождало неразрешимое противоречие.
Селти Стурлусон, возможному, была по-настоящему бессмертным и бесстрастным существом, и потому могла судить о человеческих поступках лучше, чем люди, чем он сам, но, именно поэтому, ей не было до людей никакого дела. Каспар не мог за это судить валькирию. Перед ней стояли иные задачи, которые она стремилась выполнять, и среди этих задач не было того, чтобы требовало от девушки анализа. В конечном итоге, даже удивительно, что её создатель (а Каспар был практически уверен в искусственной природе данного существа) оставил ей возможность думать, осмыслять, принимать решения — какую-то ненужную для выполнения её задачи волю.
«Она несчастна и не знает об этом», — вновь подумал альбинос, заметивший её смятение, но не решившийся ловить на нём. Может быть, если бы их знакомство продлилось чуть дольше, чем одна поездка, они могли бы поговорить основательно, но делать так, чтобы одна встреча навсегда оставила дулахана в смятении, Каспар не стремился даже при условии, что ему хотелось оставить о себе воспоминание.
— Значит, ваше тело привязано к этому миру, а голова к другому? — неожиданно поинтересовался мальчик, вновь задумавшись о природе данного существа.[ava]http://se.uploads.ru/ZaKgN.png[/ava]

Отредактировано Gin (16-03-2015 06:27:34)

Вслушиваясь в мелодию голоса дулахана, Каспар улыбнулся. Её слова понравились ему, но он не считал их справедливыми. Мальчик не чувствовал в себе доброты в том христианском смысле этого слова, к которому стоит стремиться. В нём было слишком много расчётливости и слишком мало милосердия. Оба этих качества были необходимы ему, как демиургу, но на доброту влияли плохо. 
— Я, очевидно, доставил вам мало неудобств, раз вы такого хорошего обо мне мнения, — с беззлобной иронией заметил Каспар. Его, действительно, забавляло, как дружелюбно к нему отнеслось создание, которому должно ко всему относиться равнодушно. Иных причин, чтобы называть его лидером человечества, кроме дружелюбия, юноша объективно не видел. Да, ему мечталось об изменении человеческого общества и хотелось изменить его самостоятельно, но в подобных мечтах было слишком много наивного и подросткового. Взрослый, в общем-то, ум Каспар сразу отвергал иллюзии или позволял тешить себя ими очень непродолжительное время.
— У вас очень поэтичное положение, фройлен, — отметил юноша. — Вы состоите из двух частей, каждая из которых принадлежит одному из миров, но сами не принадлежите ни одному из них. Это одновременно очень красиво и грустно. Так часто бывает: истинно красивые вещи вызывают печаль. Странно, почему так? — спросил Каспар и мысленно тут же ответил на свой вопрос: потому что идеал никогда не должен быть достижим, потому что идеальное не нужно, без идеального лучше, потому что всё живое существует только благодаря бесконечному стремлению к совершенству, а достижение его — смерть.
«Не очень ладный ответ», — подумал Каспар. Он чувствовал это лучше, чем получалось облечь в слова. И чувствовал, что прав, но не смог бы выразить свои чувства правильно. Всё это немного раздражало. Наверное, он устал. В отличие от дулахана, он был обязан и есть, и уставать, и спать. Пережитое волнение слишком резко сменилось приятной поездкой, коляска под ним слегка раскачивалась, убаюкивая, а приятный голос собеседницы совсем не рассеивал сонливость.
— Хотите, я прочитаю вам стихи? — спросил юноша с лукавством в голосе, как-то сразу встряхнувшись и приободрившись. Он умел сочинять. Может быть не так гениально, как некоторые человеческие писатели, живущие только тем, что пишут, но не ужасно. Ему писать стихи нужно было для заклятий, те лучше работали, когда их сплетаешь единым ритмом, рифмой, песней. Почему так Каспар ещё не знал, но стихи писать уже научился.
Не дождавшись разрешения, он приосанился и продекламировал хорошо поставленным голосом:
— Мой дух бессмертный в тело заключённый,
Не знает ни тоски, ни голода, ни сна.
Созданный отцом, он Богом освящённый
На миссию, которой нет конца.
До той поры,
Пока мирскую землю топчут люди,
Мне должно по миру бродить средь них,
Искать в их сердце смелость, воинские судьбы,
Спасать их от безвременья, скуки и тоски.
Пиры! Их ждут пиры, веселье, снеди!
Их ждут свершения, их доблесть битвы ждёт!
Им воевать придётся до заката судеб,
А мне до их заката только ждать почёт.
Их проигрыш погибель мира означает,
Победа их прекрасна и пуста,
А миссию мою никто не замечает,
Меня саму боятся, я всегда одна…
Не одиноко мне.
Как может быть печально двери?
Как загрустить посмеет ключ? Заплачет ли замок?
Не человек я — дух, и чувствовать не смею,
Не смею жить, бежать подальше от оков.
Отец — Создатель, вечно мной любимый!
Я буду по миру бродить всегда,
Тебе читать молитвы, жить тобой единым,
Всегда с тобой и в вечности одна.[ava]http://se.uploads.ru/ZaKgN.png[/ava]

Отредактировано Gin (14-07-2015 08:46:44)

Мальчик расхохотался. Он ожидал, что произведёт впечатление, и хотел произвести его, но реакция фройлен Стурлусон превзошла его ожидания. Женщина, которая держала свою голову в руках, на коленях или укладывала её на сидение рядом с собой, как сумочку; женщина, которая управляла повозкой, с запряжённой в неё мёртвой лошадью; женщина, приносящая смерть и рай для тех, кто в сердце воин — эта женщина не казалась ему не только пылкой, но и живой. Она была красивой и сломанной куклой, по воле своего хозяина, наделённой сознанием, душой, но не чувствами. Ей ведом был только долг, холодное осознание своего предназначения, не отягощённое ни тоской, ни скукой. И вот теперь эта женщина говорит с жаром, восторжённо отпуская слова на волю и едва ли не захлёбываясь в них; теперь эта женщина чувствует, её сонные глаза распахнуты, её голос дрожит и даже руки — холодные и белые, — кажутся живыми. Она трепещет от переполняющих её чувств, и этот трепет передаётся юноши.
Каспар мгновение сомневается, не вплёл ли он в своё стихотворение Слово, не оживил ли своим желанием девушку в валькирии, не вернул ли ей чувства и желания? Эта мысль кажется ему пугающей, заманчивой и бесконечно самодовольной. Эта мысль наполняет его силой и величием, но он не позволяет ей разрастись за пределы разумного. Не должен маленький демиург настолько влиять на мироздание. Не может и ещё более не должен.
Трепет дуллахана, понимает Каспар, — это отражение валькирии в Вальхалле, живой и прекрасной женщины, составляющей компанию воину вдали от сражения. И всё же это перевоплощение льстит самомнению юноши настолько, что он покраснеет от удовольствия.
— Горы шумят, острова уходят под воду, живут и умирают люди, а валькирия мечтает утащить меня в Вальхаллу, — насмешливо и безобидно произносит он. — Не торопитесь, фройлен. Возможно, вам это когда-нибудь удастся. Насколько я помню, Вальхаллы достойны погибшие войны, а я, вашими стараниями, жив. Может быть, вы сами отобрали у Великого Всеотца свою жертвы? — лукаво произнёс Каспар. Ему нравилась идея, что он когда-нибудь может умереть и остаться собой: сохранить свои воспоминания, свою душу, свою память. Не стать кем-то ещё, а уйти в вечность воином. О чём-то подобном должен мечтать каждый мальчик.
— Человеческие чувства сложны, — после короткого раздумья ответил альбинос. — Вам может быть приятно внимание, выраженное стихами, интересен разговор, а само наличие собеседника интригует. Вы остро ощущаете своё неодиночество, и всё же осознаёте бесконечную потерю этого мгновение. Оно уже ушло и может никогда не вернётся. Это и есть печаль прекрасного. Не грустите, фройлен, если мы когда-нибудь увидимся, я снова прочту вам стихи, — пообещал Каспар. Оглядевшись, в свете начинающейся зари он заметил тёмный силуэт селения за поворотом дороги.
— Мы приехали, — юноша оживлённо вскочил, перемахнул через спинку и принялся стягивать с повозки тяжёлый сундук. — Не думаю, что вам стоит сопровождать меня до деревни. Ещё одна мистическая встреча с селянами вполне может окончиться моей гибелью, а мне бы этого не хотелось. Спасибо вам, фройлен, — замешкавшись, Каспар распахнул крышку, порылся в содержимом и после недолгих поисков обнаружил на дне потрепанную книжку. — У вас много свободного времени, почему бы не уделить часть его литературе? Возьмите, я настаиваю, — на потёртом кожаном переплёте ещё угадывались золотые буквы: Viktor von Strauß und Torney «Reinwart Löwenkind».
[ava]http://se.uploads.ru/ZaKgN.png[/ava]