Прежде чем ответить, Изая немного помолчал, решая, стоит ли ему говорить только честно или приправить слова откровенностью. Он выбрал второе.
— Мои родители, — заговорил он мягким голосом, в котором звучала тень насмешки, — во всем были довольно простыми людьми. Я бы даже сказал, скучными. Они никогда не связывались с чем-то незаконными, имели хорошую репутацию и работу, которая если и не достойна уважения, то, по крайней мере, ни у кого не вызовет порицания, — Изая выдержал паузу, словно бы извиняясь перед своим собеседник. Он-то как раз, казалось бы, не имел выбора из-за того, в чьей семье воспитывался.
— Тем не мене, они обладали небольшой... странностью. Или слабостью. Тут как посмотреть. Известна ли вам теория, что имена могут как-то повлиять на жизнь? Мои родители назвали меня «Изаей». Вам, иностранцу, понять это будет сложно, но иероглифы, которыми пишется моё имя, нельзя прочесть именно таким образом, если не хотеть этого сделать. Единственная причина, по которой меня зовут именно так, заключается в том, что мои милые обыкновенные скучные родители захотели, чтобы имя звучало так же, как у библейского пророка.
Изая не знал, зачем они это сделали. В ответ на его любопытство родители лишь объявили, в честь кого выбрали его имя, но не сказали, почему. Насколько он знал, ни отец, ни мать никогда не были настолько близки к Богу, чтобы руководствоваться какими-то религиозными мотивами. Возможно, им показалось, что такое имя звучит забавно. Может быть, они хотели наделить его, таким образом, великой судьбой.
— Какая жизнь должна быть у мальчика с таким именем? — задал вопрос Изая и про себя с грустной улыбкой ответил: «Скучной». До определённого момента в жизни ему было невыносимо скучно жить, и он радовался, что этот период остался в прошлом. Теперь ему всё чаще было интересно.
— Хотя находятся те, кому нравится называть меня пророком, я не знаю, существует ли рай или ад. Однако в этой жизни хватает странностей. Я видел много удивительный вещей, Артур: существ, которые жили вопреки всяким законам жизни и чудовищ в обличие простых людей. Означает ли это, что существует другой мир? Не уверен. В конце концов, что мешает всему тому, что мы считаем мистическим и близким религиозному, сосуществовать с нами на Земле в той форме, которую мы просто не успели изучить и понять? — Изая пожал плечами. Обычно он не особо задумывался о существах, о Безголовом Байкере или ком-то похуже. Как-то ещё ребёнком Изая спрашивал Селти, а существуют ли другие существа, подобные ей, и она ответила, что да. Тем не менее, самыми интересными ему казались именно люди. Именно люди реагировали на мир и меняли его, в то время, как монстры, старались с ним слиться.
— Одно я знаю точно: если рай или ад всё же есть, я бы предпочел рай, — он скромно улыбнулся. — Не сомневайтесь во мне, Артур. По крайней мере, в том, что касается моих талантов. Хорошо замаранная репутация лишит его устойчивого положение, но главный удар будет не в этом. Испачкать его можно и ложью, но шантажировать нужно только правдой. Я надеюсь, что подходящая для шантажа правда найдётся, иначе придётся воспользоваться вами, — Изая плотоядно улыбнулся. — Не волнуйтесь, широкая общественность ничего не узнает. Достаточно будет только намекнуть... У господина Ямато довольно тонкая душевная организация. Он занервничает и сделает глупость. А вы ему поможете. И после у него не будет ни единого шанса, чтобы отступить.
Уж это Изая сделать может: заставить Ямато оступаться снова и снова, пока он не упадёт в пропасть.

Изая склонил голову набок, пытаясь понять, спрашивает ли Артур о значении его имени или говорит о том, как его было бы правильно прочитать? Определившись, он поднялся, подошёл к компьютерному столу и взял с него небольшой листок бумаги для каких-то заметок и ручку. Вернувшись на диван, он уверенно и быстро написал своё имя.
— Такое сочетание кадзи, как правило, читается как «Риня», но его можно прочитать, как «Изая», — пояснил информатор, протягивая листок бумаги Артуру, чтобы он мог удовлетворить своё любопытство. Как любой японец, Изая считал свой язык сложным для восприятия иностранцем и довольно снисходительно относился к любым оплошностям. Тот факт, что Артур говорит довольно чисто и без ошибок, был уже большим достижением на взгляд информатора, и требовать от него вникать в особенности чтения иероглифов, было бы излишне.

—На самом деле, я планирую попасть в рай — в место, где мне будет хорошо, — не меняя своего образа жизни, — признался Изая всё с той же скромной и немного насмешливой улыбкой. На самом деле, у него был даже план, касающийся этой идеи, но до того, как он придёт в исполнение, пройдёт много времени. Пока собственная жизнь и доля риска полностью устраивали Изаю. 
— Добропорядочным меня можно назвать вряд ли, но своих клиентов я не обманываю. Все возможные риски будут озвучены, и вы сможете сделать свой выбор, идти на них или нет. Я постараюсь сделать всё, чтобы освободить вас, — он произнёс это проникновенным и серьёзным тоном. Даже улыбка на время исчезла с его лица. Ему совсем не хотелось, чтобы этот короткий монолог неожиданно восприняли, как насмешку. В конце концов, на деле он редко кого-то обманывал. Люди очень часто обманывались об него самостоятельного.

— Пока ничего, — заверил Изая. — Живите, наслаждайтесь жизнью, работайте, — он кивнул, подтверждая, что папка теперь является собственностью Артура, и поднялся. Ему нравился диалог, но мог ли он задерживать кого-то просто, чтобы поговорить. — Если у вас появятся какие-то вопросы, любые, спрашивайте. Даже если это вопросы не по делу. Вы всегда можете прийти ко мне в гости и... — он намеренно сделал паузу и улыбнулся, — не пить мой чай.

— Сомневаюсь, — Изая пожал плечами с самым беззаботным видом. — Разве что вы решите подать на меня заявление в полицию. Тут уж имя и то, как оно пишется, может вам пригодиться.
«Только я глубоко сомневаюсь, что ты сделаешь что-то подобное», — вина Изаи была далеко не так страшна, как вина Артура, но дело было не столько в этом, сколько в характере самого собеседника. Скорее всего, если у него и возникнут какие-то претензии к скромному информатору, он постарается разрешить их самостоятельно.
«Это могло быть интересно», — признавал Изая. Ему нравилось иметь интересных недругов, но пока он предпочёл бы с Артуром дружить — сколько пользы можно выжать из добрых отношений и, в конце концов, даже в них можно найти что-то интересное.
Изая рассмеялся:
— Если бы с богами можно было бы договориться так же просто, как с большинством людей, я бы сделал это, не сомневайтесь, — без ложной скромности заявил информатор. — И, увы, дьявол меня не устраивает. Он, как известно, людей не любит, а я — люблю. Я, несмотря на все мои недостатки, желаю людям только добра. — «По крайней мере, если смотреть на ситуацию в целом», — мысленно добавил он. — Так или иначе, для улучшения своего посмертного существования у меня есть другой план.
Ему нравилось говорить на эту тему. В особенности она была волнующей по той простой причине, что Артур даже не представлял предмета разговора. Ему, судя по всему, не посчастливилось встретить что-либо по-настоящему странное, в то время как Изая регулярно с чем-то подобным сталкивался.
Информатор покачал головой и пожал плечами. Никто не звонил, встреч на сегодня  больше не было. Пока разговор интересовал его, он не видел смысла прерываться, и решение, которое нашел Артур, показалось ему удовлетворительным и забавным.
— Мне снова предложить вам чаю? — посмеявшись, поинтересовался он у своего гостя. — А вас всегда интересуют такие негативные мысли? Вы настолько не любите человечество? Или это особенность продавца смерти? Вы торгуете оружием и, соответственно, заинтересованы в том, чтобы люди его применяли, — он улыбался. Его и правда интересовали озвученные вопросы. Если вдуматься, они интересовали его гораздо сильнее, чем собственные ответы. В конце концов, людей он любил больше, чем звук собственного голоса.
— Я думаю, что человечество будет жить, — заявил Изая твёрдо и уверенно. — Пусть нам не всегда это заметно, но мир строится на балансе: слабые умирают, сильные дают потомство. Если плодится большое количество травоядных, природа, реагируя на это, увеличивает численность и хищников. Иными словами, жизнь саморегулируема. Человечество пытается избежать этого контроля, но он естественным образом заложен в нас. Мы стали жить в чистых тёплых домах с комфортом большим, чем требуется для выживания. У нас есть медицина и еду мы покупаем в магазине, а не бегаем за неё по лесам. Тем не менее, ресурсы, которые нам нужны, кончаются, мы ведём кровопролитные войны за территории богатые ими и, несмотря на все достижения медицины, умираем от новых болезней, — он ухмыльнулся одновременно весело и восторженно. О человечестве — о предмете своего восхищения и любви, — Изая мог разговаривать часами.
— Если бы люди не были людьми, если бы мы продолжали неограниченно плодиться и не воевали, возможно, миру и грозила бы гибель. Но, к счастью, мы агрессивны. Причем агрессоры достаточно умные и склонные выживать. Человечеству не грозит исчерпать все ресурсы и погибнуть от голода. Если кончится нефть, мы будем использовать ветер, воздух, воду, солнце, чтобы генерировать энергию. Если наступит война, мы укроемся в убежищах. Если придёт мор — найдём лекарство. Даже динозавры, не обладающие и толикой нашего ума, в какой-то мере живы: они остались в птицах, а некоторые дошли до нас без особых изменений. То же ждёт и нас. В конце концов, человечество выживет, но, возможно, изменится.
Он замолчал и с любопытством уставился на своего собеседника. А что думает он? Расстроил ли его вариант Изаи? Согласен ли он с ним? Будет ли спорить?

— Завтра — это уже неплохо, — заметил Изая, искренне сомневающийся не столько в способностях именно Артура, сколько в возможностях любого иностранца запомнить и повторить иероглиф с первого взгляда. — Ты даже себе не представляешь, сколько всего можно проделать за один день, — произнёс информатор, неожиданно, невольно и как-то комфортно переходя на «ты». В конце концов, раз Артур остался, и они говорят уже не о делах, разве это не означает наличие каких-то приятельских отношений?
— Ты поднимаешь этот вопрос с точки зрения философии или, может быть, духовности, я же говорю о реальной действительности. В реальной действительности человек — существо довольно скромное и слабое, вынужденное сражаться с агрессивной к нему средой, но, тем не менее, способное на многое, в то время как Дьявол обладает заведомо большими способностями, которые влияют на жизнь и волю человека, соответственно, ограничивая его выбор.
Изая понятие «человек» не считал странным. Более того, у него имелась мысленная градация — что-то вроде эталона, по которому можно было определить, считать то или иное существо человеком или нет? И, вполне себе разумеется, что он не считал и не мог считать человеком Дьявола. Слова Артура заинтересовали Изаю, но только с точки зрения личного мнения. Ни понять полностью, ни ответить на них толком информатор не мог.
— Многие мои поступки, так или иначе, мотивируются любовью к человечеству, но объяснить причины этой любви гораздо сложнее. Почему тебе нравится какое-то конкретное блюдо? Оно вкусное. То же самое можно сказать о людях. Мне они интересны. Я не знаю никакого другого занятия, которое было хотя бы вполовину столь же интересным, как наблюдение за людьми, — он с любопытством посмотрел на своего собеседника, то ли слишком задумавшегося над поднимаемыми вопросами, то ли задумавшегося просто о чём-то постороннем и не слишком весёлым.
— Ты говоришь о смысле жизни? — уточнил Изая. — Может, ты подходишь к этому вопросу не с того конца? Зачем искать смысл своей или чьей-то иной жизни, если можно определить его самостоятельно? Зачем желать, чтобы какое-то великое что-то определило за тебя круг твоего общения и какие-то социальные правила, если ты можешь сделать это сам? Идеальное общество — группа людей, которая придерживалась бы определённых правил. Почему такое невозможно? — он улыбнулся. Можно было привести исторические примеры культов, кланов, клубов или вспомнить о современных религиозных школах и бандах, но Изая сам участвовал в создании чего-то подобного и не видел смысла делиться этой новостью. Пока, по крайней мере.
— Нет, — он снова рассмеялся. Вопрос, заданный Артуром, показался ему донелепости забавным. — В этом-то тем более сложно найти смысл. Моя деятельность чем-то напоминает золотоискателя. Я перебираю пустую породу в поисках редких самородков, но, найдя такой, я получаю удовлетворение стоившее всех усилий. Мне не могут наскучить люди. В крайнем случае, меня может разочаровать моя жизнь или я могу потерять цель. Но люди скучными никогда не станут. Они могут совершать один и тот же поступок снова и снова, из года в год, но однажды, без всяких на то причин, поступить иначе. И я всегда остаюсь в выигрыше! Если они поступают так, как я и хотел — мои планы работают. Если иначе — я убеждаюсь в удивительности человеческой природы!
«Эта игра не может наскучить», — мысленно договорил Изая. Он не был пастухом, который вёл овец к водопою. Изая каждого своего питомца заставлял реагировать, чувствовать, делать выбор. Он подталкивал их к определённым поступкам, а потом из тени наблюдал, совершают они его или нет. — «Прямо как змей-искуситель в райском саду», — эта мысль ему понравилась, и он придержал её, чтобы использовать больше.
— Какой смысл жизни у цветка, ящерицы или животного? — в свою очередь спросил Изая. — Человечеству не более ста тысяч лет. С точки зрения Земли это маленький срок. Когда-нибудь вполне может случиться, что человечество уступит господство иной расе и станет для планеты, с их точки зрения, чужеродными существами. И что с того? Ни ты, ни я до этого момента не доживём. Ты знал, что существуют люди, которые хотели или пытались покончить с жизнью по той лишь причине, что когда-нибудь Солнце превратиться в гиганта и поглотит Землю? — он ухмыльнулся. — Впрочем, нет. Лучше ответь мне на такой вопрос: то, что Адам и Ева попробовали плод с древа познания, было злом или нет?

Изая наклонил голову набок, с интересом разглядывая собеседника. Какое-то время он молчал, решая, стоит ли оставить Артура с его заблуждениями или нужно его поправить? По сути своей, то, что думал о нём торговец оружием, не имело для Изаи большое значение. Более того, со своей точки зрения, Артур мог оказаться прав. Но Изая на свои интересы смотрел иначе.
— Я бы сказал, что мне нравится, когда слабые люди совершают сильные поступки, — наконец, произнёс информатор, хотя и в данной формулировке осталось слишком много неточностей. Изая никогда не испытывал недостатка в словах, но сейчас, пытаясь не убедить собеседника, а донести до него свои мысли, понимал, что слов ему всё же не хватает. Идеальным было бы каким-то образом поделиться с Артуром своим видением мира, но такого способа, насколько информатор знал, не существовало. Ни один человек не мог полностью понять другого, но Изая принимал и любил их всех. Просто кого-то он находил интереснее всех остальных.
— Ты ничего не любил в своей жизни, Артур? Когда кого-то любишь, хочёшь знать о предмете своей любви всё: что ему нравится, как его обрадовать, что он ненавидит и от чего ему больно. Такая любовь, может, не самое здоровое чувство, но любые оттенки настроений, эмоций и мыслей тебе интересны. Это же я испытываю к человечеству, — он говорил задумчивым тоном, словно бы сам прислушивался к собственным словам, пытался понять, как они звучать вслух и что в них может услышать Артур. — В человечестве мне интересно всё, но что-то я уже видел, а что-то нет. Я чувствую себя счастливым, когда вижу что-то новое. Именно поэтому мне нравится наблюдать за тем, как люди делают сложный выбор. Тут дело не в агрессии, слабости или чём-то подобном. Слишком большая сила делает человека уникальным и отделяет его от общества. Такой человек не может быть олицетворением человечества.
Идея о том, что человечество может оттесниться другими созданиями, дикой Изае не казалась, но мысль, что он может полюбить кого-то ещё просто из-за численности или его роли в пищевой цепочке, показалась ему одновременно отвратительной и забавной.
— Нет, — без колебаний ответил он. — Я бы не увлекся другими существами. В зависимости от обстоятельств, я мог бы стать тем, кто бы боролся с ними. Хм... — эта мысль зацепила его. Изая всегда любил человечество, но никогда не был его полноценной частью — социальной единицей, которую бы ценило общество. Война с чем-то нечеловечным могла бы это исправить и дать ему место в этом мире, но, к сожалению, Изая сомневался, что такая война будет иметь место.
— Впрочем, если бы я был уже нечеловеком, возможно, что да — новые существа, как представители моего рода, стали бы мне интересней, — он пожал плечами: все эти измышления были слишком далеки от реальности и реальной действительности. Нельзя сказать, что его расспросы по религии были как-то ближе, но через них Изая узнавал Артура, а ему всегда больше нравилось узнавать, чем чем-то делиться.
— Ты считаешь, что в каждом человеке заложен какой-то талант? Адольф Гитлер мог стать довольно посредственным художником, который не оставил бы своё место в истории, а стал тем, кем стал - личностью страшной, но великой. Судьба занятная штука, — эта мысль ничего конкретного не означала — просто ассоциация на художника. Себя Изая ни с какими Гитлерами не ассоциировал. Если вдуматься, он вообще не был сторонником насилия. По крайней мере, не своими руками.
Изая выслушал Артура с некоторым недоумением на лице. Он хотел было возразить, что мир, в котором бы все изо дня в день собирают виноград, был бы чертовски скучным, но не успел — его собеседник признал это сам.
— Я бы первым захотел сломать систему, построенную на одном простом правиле, настолько замкнутую, что человеку некуда развиваться. Любопытно, неправда ли? В жизни я, скорее, реализую стремление к порядку и организованности, в то время как ты ведёшь себя и мыслишь как фаталист. В то же время, стоит миру сузиться, и я становлюсь революционером, а тебя порядок устраивает.
«Впрочем, устраивает ли?» — Изая при большом желании и небольшом усилии мог бы построить систему, подчиняющуюся одному правилу. Все недостатки такой системы Артур показал верно: могут возникнуть сомнения и разногласия, если не позаботиться о том, чтобы каждый член системы был заинтересован в том, чтобы одно-единственное правило всегда выполнялось.
— Животные тоже способны любить, скучать, ненавидеть, но разум человека организован более сложно и он все эти чувства наделяет разными оттенками. Впрочем, главный человеческий недостаток не склонность к усложнению, а умение надумывать проблему там, где её нет, — он улыбнулся, невольно уцепившись взглядом за бабочку, которую поправил Артур, и не испытав при этом никаких положительных эмоций. Бабочка невольно напоминала Изае об одном ненавистном ему бармене.
— Не знаю, — искренне признался он. — В конце концов, не многие из тех, кто по-настоящему хочет умереть, оставляют записки. Может быть, кто-нибудь из них погиб из-за этой мысли.
Изая выслушал Артура внимательно и с любопытством. Казалось бы, райский система должна привлекать его своей упорядоченностью, но внезапно он избрал жизнь. Информатор недостаточно хорошо знал библию и его трактовки, чтобы рассуждать об этом вопросе подробнее, и сейчас жалел об этом. Что-то подцепилось из какого-то фильма, другое — из книг, но чтобы ни было заложено в первородном грехе религией, в одном информатор был уверен — свобода воли и райские кущи не совместимы. Изае нравились именно свободные в своей воли люди.
— Хм... А разве то древо и не было древом познания? Я хочу сказать, что люди, до того, как вкусили его, разве обладали какими-то истинами? Они просто существовали, как животные: ели, спали, спаривались. Впрочем, последнее, может быть, и нет. Дети, насколько помнится, у них возникли после изгнания, — он попытался припомнить хоть что-то, но быстро оставил эту попытку. — Человеку больше пользы было от этого зла. В райском саду жить было бы комфортней, но сила человека начинается там, где он переступает через чувство комфорта.

— Пусть совершают, — Изая пожал плечами. — Это по-своему не менее интересно. Всё в мире можно найти интересным, если поставить перед собой подобную задачу.
Изая такую задачу не ставил. Можно сказать, что он получил психологическую травму, но эта формулировка не была совсем верной. Скорее, с ним просто произошли события, от которых открылись глаза. Не встреть он в школьном возрасте Шинру с его маниакальной влюблённостью, быть ему сейчас менеджером высшего звена, или учителем, или юристом, или политиком. Изая был уверен, что мог стать кем угодно, но стал всего лишь информатором и был этим доволен.
— Возможно, ты просто не обращал внимания, — с улыбкой заметил Орихара. Конечно, именно таких, как он, людей мало, но людей интересных тем или иным хватало. Просто этого многие не замечали. Слишком многие зацикливаливались на своих чувствах, мыслях, переживаниях, и не успевали понять даже то, что их близкие меняются.
— Все люди эгоистичны, — обманчиво мягким тоном заявил Изая. Эта истина была самой простой, самой естественной, той, которую было правильней всего принять. Каким бы благородным не был человек, свои добрые дела он делал только, чтобы потешить своё эго. Иных Изая почти не встречал. Иные очень часто оказывались слишком близки к безумию или не были людьми вовсе. — Однако, я понял, что ты хочешь сказать. Пожалуй, это желание в той или иной степени свойственно всем. Когда мы смотрим на мир, то воспринимаем его по-своему, определяя некоторые события и явления, как правильные или неправильные. Наша точка зрения субъективна, но нам хочется, чтобы весь мир ей соответствовал. Такого в глобальном смысле добиться не удастся, но локально можно.
— Впрочем, — он усмехнулся, — ты, конечно же, скажешь, что мысли и чувства людей переменчивы. Кто-то из сторонников сбора вишни может усомниться в данной концепции. Ты сам можешь найти её не такой удачной  несколько лет спустя или даже завтра. Мысль, к счастью, временна, и человеку свойственно меняться.
Желание «прогнуть мир» было человеческим. Изая не считал его уродливым или, по меньшей мере, не считал, что такое уродство не стоит внимания или любви. Люди эгоистичны и все живут в своих мирках. Каждому хочется, чтобы другие подчинялись правилам своего мирка и всем наплевать на другие. Так жена мечтает об идеальной семье, муж бегает за красивыми молодыми девушками, а дочь страдает. Проблема не столько в эгоизме, а в неумении уважать эгоистичные желания друг друга, принимать чужие недостатки.
— И всё-таки, каким вам видится идеальный мир? — спросил он с любопытством.
— Кажется, — согласился Изая. Он хотел указать на конкретную частность, но, с другой стороны, любое усложнение вполне можно раскрыть, как проблему.
«Чисты», — повторил про себя информатор. Но так ли нужна людям чистота? Очищенная от всех примесей вода становится ядом. А чем становится очищенная от всех страстей жизнь?
— Мне бы не хотелось, верно, — кивнул Изая. — Такой мир был бы идеальным и безопасным, но в безопасности нет развития, а отсутствие развития — деградация. Мир не может пребывать в статике, что-то постоянно должно меняться. Ты говорил о смысле, но какой смысл может быть в таком существовании? Лист бумаги имеет своё предназначение. На нём можно нарисовать карикатуру на начальника, послать любовную записку, сделать работу или журавлика, использовать как скатерть, смять и выбросить. Просто оставшись чистым, лист выполнит ли лист какое-либо предназначение? Будет ли в таком случае иметь смысл его существование?

— Нет эгоизма у матери, помешанной на своём ребёнке? — Изая изумлённо вскинул брови. Он мог объяснить любой поступок любого человека через эгоизм. Называть вещи высокими именами чаще всего бывает вредно. Конечно, когда кто-то даёт безвозмездно деньги, помогает старушке, забирает к себе бездомного пса, он делает добро. Но его никто не заставляет поступать так, а не иначе. Он действует таким образом, основываясь на своём видении морали, идеального мира, правильного поступка. Он делает так, потому что так делать он хочет.
В своей доброте люди не всегда осмотрительны и честны, но больше эгоистичны. Погладить уличную собаку и кинуть ей кость, благо? Эгоистичным на первый взгляд такой поступок не назовёшь, это верно, но далеко не все кости для собак полезны. Острая птичья или рыбья может распороть пищевод. Даже если этого не случиться, человеческая доброта даёт надежду на обретение дома. Глупую надежду.
Из-за эгоистичного желания поступить «по-доброму» человек легко творит жестокость или глупость. Вот что интересно. И почему-то именно такие жестокие и глупые поступки очень часто ценятся людьми.
— Мать, которая изо дня в день, унижает своего ребёнка, доказывая, что он без неё ничего не может. Мать, которая твердит, что из-за ребёнка она не вышла повторно замуж или никогда не найдёт себе мужа. Мать, которая не позволяет формироваться личности, воспитывает существо, которое без неё неспособно даже на то, чтобы сходить в магазин, не эгоистична? — он покачал головой.
— Возможно, у нас с тобой разные понятия об эгоизме. Впрочем, с тем, что такое поведение нельзя считать нормальным, с точки зрения общества, я согласен. Скорее всего, ей нужна помощь специалиста. Но это ещё не безумие. Безумие надевать на сына оковы, запирать его дома, не кормить, чтобы он стал слабым и не мог убежать. Это, по-твоему, тоже не эгоистично? — Изае было просто интересно. Версия про безумство неэгоистичных людей ему понравилась, но разработать её Изая не мог. Он всегда искал эгоистичные мотивы, но, с другой стороны, даже если таковые были, когда поступок по-настоящему хороший, разве эгоизм преуменьшает его значимость? Скорее нет, чем да. Всё справедливо. Люди делают великие поступки и ждут похвалы, или не ждут и самоутверждаются иным образом, но, так или иначе, какой-то элемент самоутверждения есть в любом добре.
— Я согласен, что наш мир довольно сбалансирован, — но всё-таки неидеален даже на взгляд Изаи. Идеала, на самом деле, быть не должно. Он уже говорил об этом. Идеал должен быть недостижимой конечной целью, а не способом существования. — Но если бы была возможность создать твой идеальный мир. Каким он был? С малым количеством человек, это я помню, каким ещё?
Изая редко думал о Боге. Даже если он есть, как какая-то живая и осознающая себя личность, скорее всего, он не один. Или един в своём многоличии.
— Если верить той же религии, мы созданы по образу и подобию Бога. Следовательно, наш эгоизм может быть наследственным.

—Самопожертвование следовало бы запретить законом, так как оно развращает тех, кому приносится жертва, — вспомнил Изая слова Оскара Уайльда.
— Сама по себе природа человека эгоистична, но социальна. Если мы делаем добро, то только потому, что хотим, чтобы с нами и нашими близкими, поступили аналогичным образом. Зло мы не делаем по тем же причинам: не желая себе подобного. Мы живём в иллюзии справедливого мира, — именно эта иллюзия заставляла людей обвинять в насилие жертву. Если с ней случилось что-то страшное, значит, она заслужила. Была каким-то определённым образом одета, пьяна, возвращалась поздно по безлюдному переулку. При отсутствии явной вины, жертва виновата в чём-то неявном. Так или иначе, она или спровоцировала насильника, или виновата в каких-то лютых грехах. Третьего не дано. Люди убеждены, что с теми, кто живёт по правилам, ничего плохого не происходит. Но правда в том, что правила этого мира гораздо сложнее.
«Впрочем, сейчас речь не об этом».
— Эгоизм это не оскорбление. Это инстинкт. Он свойственен абсолютно всем и его наличие естественно. Эгоизм плох только в случае, если идёт во вред остальным. Не более и не менее, — Изая улыбнулся. Сейчас он уже ни с чем не спорил, ничего не доказывал и даже в свою точку зрения, если вдуматься, не добавлял ничего нового. Он просто подводил итоги.
— Возвращаясь к твоему примеру. Если забота не требует ни помощи, ни оплаты. «Я отдам всю себя, лишь бы ему было хорошо», «я не съем кусок хлеба, лишь бы накормить его», «у меня никогда не будет личной жизни, потому что я хочу быть в любой момент готова, чтобы помочь ему». Это не эгоизм? Допустим. Можно ли считать альтруизм безумием? Не знаю. Так или иначе, альтруизм, как норма поведения, не может считать здоровой альтернативой эгоизму.
Забавно выходило. Артуру проще назвать людей безумцами, чем признать, что они эгоистичны.
— Нет ничего плохого любви родителя к своему чаду, как нет ничего плохого в любви к себе. Плохо только излишество.
Он некоторое время молча рассматривал Артура, размышляя над другой его забавностью. Молодой человек до сих пор довольно охотно делился, как и некоторыми обстоятельствами своей жизни, так и точкой зрения, но тут неожиданно вернулся к подозрительности.
— Какая мне может быть выгода от данного вопроса? — не скрывая своего скепсиса, спросил Изая. — Я спрашиваю только потому, что мне любопытно. Я люблю поговорить, но ещё больше люблю слушать.

— Не моя, — с самым скромным видом признался Изая. — Это цитата из романа Оскара Уайльда «Идеальный муж».
Нельзя было сказать, что Изая не любил читать. Тем не менее, он предпочитал художественной литературе реальные события. И всё же некоторые книги его увлекали. Не всегда, ненадолго, но такое случалось. Сам себе Изая объяснял данное обстоятельство тем, что книги написаны людьми, которые, как и он, понимали человеческую природу лучше большинства других. Они отдавали себе отчёт и в человеческих недостатках, и куда объективней оценивали достоинства. Приятно было читать мысли, схожие с собственными, в книге — всё равно, что говорить с единомышленником.
Откровенно говоря, Изае порой не хватало собеседника, которому не просто приходилось выслушивать размышления информатора, но которому они нравились, который бы мог и хотел их дополнить.
«Это всё стремление к социальности», — подумал Изая. Он отказался от неё уже много лет назад. Сознательно пришёл к выводу, что ему, скорее всего, придётся прожить жизнь одному, без особых привязанностей и, разумеется, без особой симпатии к своей персоне. Большую часть времени информатор воспринимал данное обстоятельство спокойно, как такую же неизбежность, как старость или смерть. Тем не менее, так же, как иным людям не хочется стареть и умирать, Изае порой не хотелось быть одному.
Наверное, именно поэтому слова Артура нашли внутренний оклик. Он выслушал англичанина спокойно, всё с той же вежливой улыбкой, не изображая ни чрезмерного сочувствия, ни понимания. Изае пришлось как-то пережить чем-то похожее разочарование — из-за Шизу-тяна он был обязан находиться в Синдзюку и сильно рисковал, когда дела или собственные желания приводили его в Икебукуро. Тем не менее, в родной для себя район Изая ходил, творил там свои делишки и, хотя его жизнь находилась под угрозой, он воспринимал этот риск, как азартную игру, а не как неизбежную смерть.
— Что нужно для того, чтобы ты мог вернуться в Лондон? — спросил информатор. Насколько он понял, родителей Артура убили то ли конкуренты, то ли союзники, и наследник фабрик для них, как кость в горле, но что им мешает послать наёмного убийцу в Японию? Не могут его найти? Как информатор, Изая знал, что любой поиск лишь вопрос времени. Возможно, они не чувствуют такой необходимости. Но почему?

— Я много, что помню, — признался Изая, принимая аплодисменты. Если уж откровенно, принимать их было приятно — не так часто его хвалили или восхваляли, даже если в насмешку. Тем временем, Артур, похоже, был в большей степени серьёзен. Каким-то образом Изае удалось произвести на него благоприятное впечатление, и ему это нравилось. Ему вообще довольно нравилось общество этого человека — симпатичного, агрессивного и романтичного, как какого-то книжного героя. Правда, теперь информатору ещё больше  хотелось понаблюдать за ним со стороны — за его поступками, за их мотивами, за желаниями.
Изая расхохотался едва ли не до слёз, услышав предположение о том, что его вопрос мог иметь какие-то неэгоистичные мотивы. Вот в этом его ни разу никто не обвинял! А, пожалуй, зря — никакой выгоды, по крайней мере, с первого взгляда даже сам информатор не видел. Он не был злым человеком в полной мере, но, тем не менее, не был и добрым. По крайней мере, приходилось приложить не мало усилий, чтобы обнаружить в нём порывы к альтруизму.
— Прихоть, — пожал плечами информатор, справившись со смехом. — Желание проверить свои силы. Или, ты прав, и я просто расчувствовался и захотел помочь. А, может, всё вместе. В любом случае, человек по своей природе существо слишком сложное и бессмысленно пытаться разложить его мотивы на простые предложения, — он улыбнулся скромной и даже какой-то застенчивой улыбкой, словно бы испытывая неловкость за то, что его заподозрили в чём-то хорошем. Так, если вдуматься, и было. Изая привык отражать обвинения в предательстве, в подставе, в злых мотивах и этот новый взгляд на его предложение казался ему чем-то необычным. В конце концов, он не пытался задурить голову Артуру, как очередной девочке-подростку или юноше, уверенному, что он во всём разбирается лучше иных взрослых. Он был с ним вполне открытым и честным. Разве после такого можно сомневаться в том, что ничего хорошего от информатора ждать не приходится?
— Это ты уже говорил и, поверь мне, я понял, что, будь твоя воля, ты бы здесь не задерживался, но кто убьёт и почему? — Изая склонил голову набок. — С любым человеком можно договориться, назвав удобную цену.
«Если он, разумеется, человек», — информатор нахмурился, вспомнив Шизу-тяна. Строго говоря, такая непримиримая агрессия была скорее исключением, чем правилом, но была и, возможно, Артуру пришлось столкнуться с чем-то подобным.
— Но даже, если договориться невозможно, есть иные способы. Пожалуй, я подниму этот вопрос позже, когда справлюсь с первоочередной твоей проблемой.
«Не хотелось бы, чтобы ты исчезал с моего поля зрения так скоро», — мысленно добавил он.